Нуль
Шрифт:
Сергей не верил, что когда-нибудь по-настоящему разбогатеет. Его надежда была на сохранение нынешней системы власти: если кривоколенное движение вперед все-таки продолжится, то он и дальше будет заниматься изданием книг, стараясь извлечь из этого и материальную пользу, и моральное приятствие.
Страх связывался с возвращением коммунизма. Но и здесь у Сергея долгое время была полная ясность: если к власти приходят красные, он поднимает на крыло семью и улетает куда глаза глядят – в Израиль, где есть дальние родственники и друзья, в Америку, где есть друзья и коллеги, в Германию, где есть коллеги и партнеры,
Однако сейчас, после всех безжалостных событий января, февраля и марта, обрушившихся на Сергея, эта простенькая система выбора, основанная на двоичном коде – «да», «нет», – терпела крах.
Если к бедам последнего времени причастен кто-то из домашних, то как можно «поднимать семью на крыло»? Как можно вообще строить какие-либо совместные планы – отъезд за рубеж, отпуск в Таганроге, ремонт квартиры, круиз по Средиземному морю, поход в парк Горького, переделка дачи, – если в семье враг, или шпион, или даже просто доносчик? И что такое сейчас его семья? И кто он – этот враг-доносчик-шпион?
Сергей уже никого не мог исключить из подозреваемых – даже Колю, который провинился пока лишь в амурном использовании помещений отцовского издательства и заглаживал вину своеобразно – приезжал в Жуковку исключительно с Лианой; даже Костика с его вечными тренировками неизвестно где – год назад он поменял спортклуб, выбор был его собственный, и что это за клуб, Сергей не знал, он вполне удовлетворялся тем, что плата была не очень высока; даже Катю, с которой он прожил двадцать лет и которая действительно любила его все эти двадцать лет, но притом постоянно испытывала такую жгучую ревность, что от супруги можно было ждать любых демонстраций этого ненавидимого Сергеем чувства.
В понедельник тринадцатого мая Сергей вернулся из Жуковки домой. Возможно, дальнейшие злоключения произошли из-за того, что это было именно тринадцатое число.
Катя приготовила потрясающий обед – крабовый салат, суп-пюре из спаржи с грибами, террин из лосося и форели, нежная телятина под соусом «шампань», любимый сыр Сергея – «пон-левек», дыня со взбитыми сливками, бисквитный торт с клубничным суфле, замечательный десерт с мороженым «печеная Аляска»... Все это стоило бешеных денег.
За столом нас было пятеро – Сергей, Катя, Николай, который по поводу счастливого возвращения излеченного отца с удовольствием не пошел в институт, Лиана – судя по всему, за два месяца, что Сергей лечился от инсульта, она стала своим человеком в доме – и я.
Не было Костика – почему-то он не счел выздоровление отца достаточным основанием для пребывания дома и плановую тренировку не пропустил.
Это был тот самый день, когда я, не совладав с пьяным соблазном,
Семейство закончило обед в пять часов – Кости по-прежнему не было.
В девять вечера Коля поехал провожать Лиану. Костя еще не вернулся.
Он не появился и в десять, и в одиннадцать. Катя была вне себя от ужаса и страшных предчувствий, но старалась вида не подавать. Она боялась одновременно за Костика, с которым, по ее мнению, непременно что-то случилось, и за Сергея: его голова могла не выдержать худых вестей. Второй инсульт сразу после первого – это почти неизбежный конец.
Сергей тоже старался держать себя в руках, однако мозг руками не удержишь: там опять начало ворочаться что-то тяжелое.
В полночь дверь отворилась. Это вернулся Коля. От Костика – никаких известий. За весь вечер телефон не издал ни единого звонка.
Он зазвонил лишь в половине первого. Неизвестный мужской голос попросил Сергея.
– Алло! – закричал Сергей, прижимая пальцы левой руки к виску – от этого простого приема шевеление в мозгу приостанавливалось. – Алло!
– Сергей Владимирович? – уточнил вежливый баритон.
– Да, это я! Кто говорит?! – продолжал кричать Сергей.
– Говорите, пожалуйста, потише, – сказал баритон, – вас прекрасно слышу. Я хочу побеседовать с вами о вашем младшем сыне.
– Где он? Что с ним? Он жив? – Сергей уже держал трубку плечом и упирался в виски пальцами обеих рук.
– Жив и даже, можно сказать, здоров. Он в любую минуту может быть доставлен домой, но сначала нам с вами нужно решить одну маленькую проблему. Доставка вам обойдется в пятнадцать тысяч долларов.
– Что?!! – взревел Сергей. – Киднепинг?
– Говорите, пожалуйста, по-русски, – все столь же вежливо попросил баритон. – Если вы имеете в виду похищение с целью выкупа, то попали в самую точку. Ваш сын находится у нас, и его освобождение стоит некоторых денег. Все очень просто.
– У меня нет таких денег. – Сергей неожиданно стих. – Вы, наверное, не знаете, я был тяжело болен, и лечение обошлось в крупную сумму. Вы ошиблись адресом. Вы украли сына не у того человека и требуете денег тоже не у того человека.
– Ай, бросьте, Сергей Владимирович, – мягко пожурил баритон, – всё мы о вас знаем, даже больше, чем вы сами знаете о себе. О ваших стесненных обстоятельствах мы тоже осведомлены, поэтому речь идет об очень скромной сумме. В иных условиях возвращение сына могло бы стоить и сто тысяч долларов, а я назвал пятнадцать. Не прибедняйтесь. Сын – вещь, строго говоря, бесценная. Соберете у друзей. Продадите что-нибудь. Компьютер у вас хороший, даже не один. Побойтесь Бога, Сергей Владимирович! О чем вы говорите?!
Сергею даже показалось, что он ослышался. Это они ЕМУ говорят «побойтесь Бога»? Это похитители должны бояться Бога, а не он.
– А если я не найду денег? – спросил Сергей.
– Серге-е-ей Владимирович, – укоризненно протянул баритон, – вы же умный человек, зачем задавать идиотский вопрос, на который я должен давать очень неприятный, может быть, даже трагический ответ?
– Если Константин с вами, я хочу его услышать, – сказал Сергей.
– Это пожалуйста, – согласился баритон. – Он, правда, не совсем рядом, но сейчас его приведут.