Нуль
Шрифт:
– Послушайте, Тимур Анатольевич, давайте закончим наш в высшей степени содержательный разговор, – с дрожью в голосе сказал Сергей. – Я не знаю, что вы хотите со мной сделать. Ради бога, делайте что угодно, только быстрее. Еще несколько минут, и у меня случится второй инсульт, он вырвет у вас из рук инициативу, и вам будет крайне неприятно.
Тимур Анатольевич пожал плечами, как-то вяло махнул рукой, отвернулся и стал смотреть в окно на пустую улицу.
В углу заднего сиденья зашевелился «Бальзак». До сих пор он не проронил ни слова. И не сделал ни единого
– Раскрой пасть, сука! – вдруг рявкнул он.
Сергей вздрогнул. Потная ладонь схватила его за нижнюю челюсть, оттянула вниз, и он со смертельным ужасом ощутил, что ему в рот полилась отвратительная, обжигающая, резко пахнущая, очень знакомо пахнущая жидкость.
Сергея накачивали водкой.
Он забился, завертел головой, тогда «Бальзак», отпустив его челюсть, схватил за волосы и резко дернул назад. Сергею стало очень больно, голова запрокинулась, дыхание перехватило, весь рот заполнился водкой, и, чтобы не захлебнуться, он начал делать глоток за глотком.
«Сволочи! Какие же сволочи! – колотились в голове мысли. – Они всё знают. Знают о моем былом алкоголизме. Знают, что я окончательно завязал. Знают даже то, чего не знает никто, – что я нелеченый: мои друзья даже дети, даже Катя – все полагают, будто меня в свое время «зашили», а я их обманул, не стал «зашиваться», ушел от алкоголизма на бреющем полете воли. Этим сволочам известно, что алкоголь для меня не смертелен – в том смысле, что я не умру от шока, и они меня не убивают – если бы хотели убить, сделали бы это уже раз сто, – а лишь выводят из строя, причем надолго. Они знают, что главное условие моего сознательного существования – ни грамма спиртного. Знают, что водка для меня страшнее смерти. Знают, что я сразу же войду в пике и когда выйду – неизвестно, может быть, никогда. Знают, что это сломает меня, вышибет из колеи, из русла, из привычной жизни. Знают, что Катя может этого не выдержать. Лучше бы убили. Лучше бы убили! Лучше бы убили!!!»
Сергей еще раз попытался вырваться, но получил такой удар в живот, что, задыхаясь, чисто рефлекторно вынужден был глотать, глотать, глотать…
Его лицо было в водке, очень сильно жгло глаза, и воротник рубашки был в водке, и пиджак был в водке, а губительная жидкость все лилась и лилась. Голову Сергея окружало густое облако спиртовой вони. Резкий тавотный запах свойствен всякой плохой водке, а сейчас Сергею казалось, что его с головы до ног вываляли в блетворной смеси мазута и сивушного масла.
Мутнеющим сознанием он еще надеялся на спасительную рвоту. Но рвоты не было, не возникало даже позывов. Организм, вспомнив старую привязанность, благодарно принимал спиртное.
Тимур Анатольевич равнодушно смотрел в окно.
Водка была, конечно, не «Смирновская» и не «Абсолют». В Сергея влипали какую-то несусветную коксохимическую мерзость, «сучок», продукт подпольного розлива, гадюшный сидр, причем очень крепкий, не сорок градусов и не сорок пять, а все шестьдесят.
Турецкий султан Сулейман I Великолепный излечивал пьяниц, вливая им в глотки расплавленный свинец. Сейчас Сергея почти таким же способом излечивали
«Бальзак» остановился, лишь когда в Сергее сидело не меньше литра обжигающей внутренности дряни. Только после этого Тимур Анатольевич включил мотор.
...Сергей очнулся около какого-то забора на какой-то улице в какое-то время ночи под каким-то мелким дождиком. «Очнулся» – в данном случае условный глагол. Сергей смутно осознавал себя в пространстве, не владел телом и мыслями и вообще был чрезвычайно пьян. Его голову вскрыли, залили туда цементный раствор оглушительной боли, а потом крышку захлопнули. Теперь цемент отвердел.
Вяло ощупав и оглядев себя, Сергей понял, что рубашка, брюки и туфли на нем остались, а вот пиджак с бумажником исчез, часы тоже. Вряд ли пиджак и часы захватил с собой обходительный Тимур Анатольевич, скорее всего, Сергея просто обчистили. Он потыкал рукой в брючный карман, наконец попал и определил, что ключи от квартиры на месте.
Упираясь ладонями в забор, Сергей медленно встал и некоторое время стоял качаясь. Надо было куда-то двигаться. Но куда? Он понятия не имел, где находится, даже район Москвы не мог определить.
Он долго брел, перебирая руками, вдоль забора и спустя пять минут, которые показались ему пятью часами, уперся в стену дома. С трудом задрав непослушную, тяжеленную, сцементированную голову, Сергей прочитал табличку: «2-й Смоленский переулок». Ага, значит, он в районе метро «Смоленская». Это уже кое-что. Где-то здесь живет Малыш Витек, но адреса его Сергей не помнил. От метро «Смоленская» можно с пересадками доехать куда угодно, хоть до дома, но если по прямой, без пересадок, то ближайшая знакомая точка – метро «Филевский парк», а там совсем рядом – улица народной героини и серийной убийцы французских солдат Василисы Кожиной, где живет Синицкий.
Синицкий. Я же должен попасть к Синицкому. каменно подумал Сергей. Я к нему ехал, а мне помешали. Мне даже запретили ехать к Синицкому, но я все равно поеду. Я должен у него кое-что узнать. Как же я поеду, если я пьян и у меня нет денег? Жетон стоит полторы тысячи, а у меня нет ни рубля. Лучше всего сейчас было бы выпить чего-нибудь, однако на водку денег тоже нет. И вообще – который час? Метро еще работает? Нет, почему «еще»? В начале второго я только вышел из дома, а метро закрывается в час. Тогда поставим вопрос так: метро уже работает?
По карандашному цвету пасмурного неба Сергей заключил, что рассвет уже наступил и станция метро, наверное, должна вот-вот открыться.
В этом он оказался прав. Метро «Смоленская» открывается в пять тридцать пять. До дверей станции Сергей доплелся в пять тридцать шесть и стал первым пассажиром этого дня. Его целеустремленный вид в сочетании с пьяной решимостью настолько ошеломили контролершу, еще не стряхнувшую с себя сон, что она пропустила Сергея без жетона и даже без звука.
Пьяный Сергей первым сел в первый поезд. Машинист, к счастью, оказался совершенно трезв и довез Сергея до «Филевского парка» без всяких приключений.