Нулевые. Затишье перед катастрофой
Шрифт:
– Толик, как ты думаешь, зачем тебе позволили возглавлять институт?
– Позволили? Неудачная формулировка.
– Извини. Ну, вот как ты думаешь, что от тебя хочет начальство?
– Глупый вопрос, – Князев подумал пару секунд. – Наверное, от меня хотят, чтобы мы задавали власти правильный вектор европеизации.
Власов издал резкий истеричный смешок.
– Толик, ты работаешь свежей головой. Понимаешь, мозги нашей власти отравлены циничной российской политической реальностью настолько, что уже не могут мыслить нормально. И я тоже так начинал.
– Давай заспоримся
– В каком смысле? – поинтересовался Власов.
– Если твоя чернота сбудется, тогда я покупаю тебе ящик дорогущего французского коньяка. Если нет – ты мне покупаешь.
– Ладно, – они пожали руки.
Почему-то после вечера в ресторане Михаилу захотелось зайти в квартиру Владислава. Он рассматривал гранитное колесо.
– Прошли ли мы пик тирании? Или мы только движемся к нему? – думал Михаил.
– Почему за все это время ты так и не задал мне никаких вопросов? – спросила Анастасия.
Холодок пробежал по коже Власова. Он оглянулся. На Насте было серое пальто.
– Я не хочу, – страх охватил Власова.
– Ты должен сходить со мной кое-куда. Прямо сейчас.
Возражать не было смысла. Шофер отвез их в неизвестный Власову ночной клуб, где устраивали дебаты на всевозможные общественно-политические темы. Власову было непонятно, зачем Анастасия позвала его сюда. Они сидели за столиком на двоих. Власов заказал себе какой-то салат, а Анастасия взяла себе только чашечку кофе. Чтобы избавиться от страха Михаил заказал себе много выпивки. К тому же Настя обладала манерой пристально смотреть в глаза собеседнику, что причиняло Власову сильный дискомфорт. Вглядываясь в её холодные глаза, Власов ощущал бездну внутри неё. И только клинч некого Обвального с мелким депутатишкой из Партии скрашивал жизнь Власову.
– Так и будешь молчать? – спросила Настя.
– Так ведь это ты меня сюда позвала.
– Да. Я хотела узнать у тебя, почему вам так на всё наплевать?
– В каком смысле? – Власов был уже настолько пьян, что мог свободно разговаривать с ней.
– Всем моим знакомым ни до чего нет дела кроме попоек и обсуждений того кто с кем спит. В России столько всего интересного. Сколько я не пыталась вытащить их в культурные места, они всегда отпирались.
– Мало кого из твоих сверстников держали в трудовом лагере Павлика Морозова в виде манекена. Один мой друг, которого ты тоже знаешь, говорил, что Россия деградирует с момента установления советской власти. Ты ещё порадуйся за своих друзей, что они могут свободно пить и совокупляться, а то ведь разучатся и будут только мычать, – пошутил Власов.
Анастасия пристально посмотрела на Власова.
– Это же наша Родина. Как можно радоваться всему этому?
После этой фразы Власов осознал, что под инфернальным образом Анастасии скрывалась идеалистичная девочка с очень развитым внутренним миром.
– Вот что. Я родилась через год после смерти Сталина, – продолжила она. – Я выросла в детдоме. Мои родители были репрессированы. После школы я училась на химика, потом работала на заводе. К тому моменту я уже понимала, что я дочь Наташи Ростовой. Тогда я вспомнила, что отправилась в Россию, чтобы помочь людям. Но я так и
Тем временем дебаты Обвального и депутата перешли в острую форму. За всё время суверенной демократии Власов никогда не видел, чтобы кто-то так умело критиковал власть и не боялся переходить на личности. Власов чувствовал прилив свежего воздуха, и на долю секунды в его пьяном сознании снова появилась надежда. Которая тут же рассеялась при первом проблеске интеллекта сквозь алкогольные облака.
– Я тоже в молодости страдал подобными вещами. Ну и нахера ты захотела в совок? Ты думала, что могла что-то изменить в этой жопе? Сидела бы себе в раю или где? Радовалась бы жизни, – Власов рассмеялся.
– Знаешь вот вы же живёте в одно из самых светлых времён в истории страны и что? Вам же всё доступно и еда не по карточкам. И как вы проживаете свою жизнь? Лучше оставить этот вопрос без ответа.
– Хотелось бы мне посмотреть на то, как она стоит в очереди с талонами на мясо. С таким лицом, – подумал Власов и рассмеялся.
– Что смешного?
– Ничего. Нынешний взгляд на мир берёт своё начало из советского культа вещей. Так что это прямая вина предыдущих нищих и дефицитных советских поколений.
– Мы жили гораздо лучше. У нас был порыв.
– Ну да. И куда завёл тебя этот порыв?
– Да. Завёл. Но это всё равно ничего не меняет. Наша страна находиться под управлением бандитской группировки, которая разлагает нашу Россию, чтобы ей было легче управлять и грабить.
– Так значит ты из этих?
– Из каких этих?
– С активной гражданской позицией. Вообще это слишком примитивный взгляд. Управляет не человек, а тот социальный класс, который поставил его во главе. А если смотреть ещё глубже, то те тенденции, которые исторически сложились в обществе.
– То, что ты говоришь это стандартная тупая отговорка проворовавшийся власти. Нет никакой тысячелетней России, от имени которой правит группировка с так называемым “Национальным Лидером” во главе. Есть только сборище КГБшной, ментовской, бандитской и чиновной своры, которая объединившись в грабительском экстазе, уничтожает нашу страну.
– Ну и что? Я не думаю, что народ когда-нибудь обратит в гневе пролетарский булыжник против власти. Если Сталин вместе с его упырями дотерпел до сорок пятого, то наши нынешние будут спокойно терпеть в своих дворцах до глубокой старости. К тому же мы живем в вегетарианские времена, если сравнивать их с нашим прошлым днём и позапрошлым. В конце концов, из России можно просто уехать. Чего не могли сделать многие поколения наших предков.
– Не думала что ты такой. Вот что. Россия достойна лучшего будущего.
Устроившись в Америке, Владислав как-то позвонил Михаилу. Сначала они разговаривали на общие темы, пока Владислав не обмолвился о таинственной серии работ под названием “Три слова”. По его описанию они представляли собой что-то вроде публицистических текстов. Михаила это заинтриговало. Они находились в специальной комнате, доступ к ней открывал рычаг за картиной с лабрадором Кони. Власов попал в комнатушку с занавешенными картинами. Он снял завесу с одного из полотен.