Нуониэль. Книга 1
Шрифт:
Гвадемальд улыбнулся, вспомнив, как давным-давно, ещё до отбытия на службу в Дербены, он любил испить именно айнуский сорт. О том, чтобы хлестать эль кубками, Гвадемальд в ту пору и мыслить не мог.
— Вот и представьте, сколько завистников может появиться у наместника столь лакомого надела. Всего-то около дюжины десятин, а прибыли — горы. Да и славы на весь честной мир. Моё отношение к челяди известно всем: я недолюбливаю простолюдинов. Они грубы и недалёки, не имеют понятия о чести и справедливости. Заботятся только о своих закромах и не видят нужды в служении своей отчизне. В гневе я могу отхлестать крестьянина, заточить его в подземелье за непослушание или кражу. Но я никогда не устраивал публичных казней и не держал народ в страхе. Я строг, суров, но справедлив. Считаю,
— К чему вы это рассказываете, господин Ломпатри? — спросил Гвадемальд.
— Видите ли, господин рыцарь, как я уже заметил, у меня имелось много завистников. Одного из них зовут Мастелид.
— Мастелид из Биркады! — перебил его Гвадемальд, желая ещё раз показать, что разбирается в благородных домах соседнего королевства.
— Верно, — подтвердил Ломпатри. — Мастелид давно планировал заполучить мои виноградники и всё время думал о том, как же избавиться от меня. Мы три раза сходились на турнирах, и каждый раз я выходил победителем. На собраниях он спорил со мною по любому поводу. Даже если я предлагал достаточно верные решения, он всё равно затевал спор и пытался склонить других благородных господ на свою сторону. Подобное мастелидское малодушие лишь усугубляло всеобщую неприязнь к его мерзкой особе. Тогда он и решился на отчаянный шаг. Он публично обвинил меня в расправе над крестьянами. Он сделал это прямо на приёме у короля Хорада. Мастелид заявил, что я устраиваю самосуд по любому поводу. Он даже предъявил всем письменные доказательства — свидетельства крестьян, и даже некий дневник, где моим почерком вёлся учёт загубленным душам. А души эти, хоть и мои, но всё же принадлежат королю. А Хорад всегда с особым трепетом относится к жизням крестьян. Для короля правило «вассал моего вассала не мой вассал» не распространяется на тех, кто работает на земле. Для него челядь не просто ломовая кобыла королевства, но само по себе королевство. Как бы странно это ни звучало, но силу державы он видит не в рыцарстве, а в крестьянах.
— Даже до Дербен докатилось это модное поветрие, — заметил Гвадемальд. — Новый взгляд на благородство, выраженное в снисхождении к черни. Я так вам скажу, господин рыцарь — такие идеи проповедуют те, кто к благородству не имеет никакого отношения. За исключением, конечно же, вашего короля Хорада и моего короля Девандина. Их благородство не подлежит никаким сомнениям. Возможно, эти новые идеи для них всего лишь один из способов познать свой внутренний мир; эдакая игра? Самовыражение?
— Не многие разделяют взглядов наших королей. Я тоже не понимаю, почему король Хорад, да здравствует он многие лета, питает такую нежность к черни. Однако, я остаюсь его верным вассалом. Насколько это возможно в моей ситуации.
— Вы благородный человек, господин Ломпатри. Но скажите, как же господин Мастелид раздобыл все эти дневники и доказательства?
— Отловил нескольких обиженных бедолаг, которых я наказал. Скорее всего, заплатил им, чтобы те рассказали всё писарю и поставили крестики на бумагах, заместо подписей. А вот дневник с моим почерком он подделал хорошо. И сколько же он дал тому искуснику, который так верно подметил мою манеру письма!
— Неужели вы ничего не предприняли?
— Я не успел ничего сделать, — махнул рукой Ломпатри, и кинул на тарелку обглоданную кость рябчика. — Меня назвали Бичом Кормящих. Король пришёл в ярость. Он немедленно лишил меня владений. Прямо в своих палатах во время пиршества он объявил об этом гостям. А на утро назначил ритуал лишения рыцарского достоинства. К счастью, стражи, что вели меня в палаты под арест — в острог меня, как рыцаря, бросить невозможно — оказались честными людьми. Они понимали, что Мастелида раздирает зависть, а разум короля Хорада застилает гнев. Благодаря страже я покинул замок. Ночью из стольного града Анарона меня и след простыл. С того злополучного дня я и скитаюсь по Троецарствию, зарабатывая на хлеб грязной работой и отловом сказочных существ.
— Много поймали? — спросил рыцарь птицы Сирин.
— Я побывал в разных королевствах и часто сдавал пойманных мною бедолаг страже. Но ни один из тех стариков или карликов не был сказочным существом. По крайней
Гвадемальд погрузился в раздумья. Его злоключения в Дербенах были полны страданий и скорби о погибших солдатах, которые уже не вернутся домой к безутешным жёнам и матерям. Но рассказ Ломпатри хоть и являлся историей трагедии одного человека, сейчас казался Гвадемальду гораздо страшней.
— Подземные твари! — рявкнул Гвадемальд и стукнул кулаком по столу так, что тарелки и кубки разом подпрыгнули. — Провались всё пропадом! Моя провинция кровью истекает, а я сострадаю вам больше, чем своей отчизне! Как же мне гадко от этого; ведь ваши лишения бессмысленны!
— Прошу прощения за то, что заставил вас переживать именно сейчас, когда у вас так много проблем, — сказал Ломпатри, подымаясь. — Теперь я не вправе задерживаться у вас в гостях: мне самому не по себе от мысли, что я порчу вам настроение.
— Не смейте уходить! — закричал Гвадемальд и тоже встал. Он расстегнул свой жилет, нащупал на шее толстую золотую цепочку и извлёк из-под одежд крупный медальон, толстый, как котлета, украшенный алыми драгоценными камнями и тонкой росписью.
— Я рыцарь Троецарствия, — сказал Гвадемальд, подойдя к Ломпатри, — Вы также носите золотой медальон — символ чести, благородства и верности традициям наших земель. Ваш медальон остался при вас несмотря на те трудности, которые вам довелось испытать. Говорят, что благородство не передаётся по наследству. Так вот, я скажу больше: никакой королевский приказ не может отменить благородства. Вы были рыцарем, вы им и остались. Король Хорад известен своей горячестью: он нередко в сердцах наламывал дров. Я даже представляю, сколько раз он уже пожалел о том, что обошёлся с вами подобным образом.
Он положил руки на плечи Ломпатри.
— Мой рассудок в тумане, господин рыцарь, — грустно заметил Гвадемальд. — Иногда на меня находит такая кручина и злость, что достаётся всем вокруг. Двенадцать лет торчать в этой дыре! Сядьте! Хоть я и не имею на это права, но я вам приказываю: сядьте! Не смейте уходить вот так!
Ломпатри хлопнул Гвадаемальда по рукам выше локтей, вздохнул и снова сел за стол.
— Вот и отлично! Вот и правильно! — обрадовался Гвадемальд, сел рядом с Ломпатри и стал подкладывать ему в тарелку ещё варёной репы и наливать в кубок эля. — Прошу вас, как своего друга, господин Ломпатри — не серчайте на короля Хорада. Я управляю захудалой провинцией каких-то двенадцать лет, а уже растерял своё природное спокойствие. Чего же говорить о королях, которые королевствами владеют, да ещё и всю свою жизнь без перерывов! Каких только приказов они не отдавали в запале! Господин Ломпатри, опомниться ваш сюзерен! А теперь, когда я знаю, что вы пережили, расскажите, куда же вы держите путь. Дербены — опасны, и я, несомненно, смогу дать вам верный совет.
— В Дербенах я скрываюсь от вирфалийского правосудия, — спокойно сказал Ломпатри.
— Скрываетесь? — удивился Гвадемальд и замер, не донеся до тарелки гостя тёплого, сочного рябчика, которого он держал голой рукой. Пока Гвадемальд приходил в себя от неожиданного признания Ломпатри, скатерть под его рукой, сжимавшей жареную тушку, пропиталась жиром.
— Раз уж вы так добры, — продолжил Ломпатри, забрав у хозяина шатра рябчика, чтобы жир больше не капал, — я не стану скрывать всей правды. Меня, скорее всего, разыскивают за убийство. Не скажу точно, но, по-видимому, именно меня сейчас обвиняют в том, что вассал вашего короля Девандина — господин рыцарь Гастий — безвременно покинул нас. Но я даю вам благородное слово рыцаря — смерть Гастия не моих рук дело. Хотя, я не отрицаю, что сыграл в этой истории не последнюю роль.
— Что же, — задумчиво произнёс Гвадемальд, потупив взгляд. Он плюнул на полотенце и стал тереть скатерть в том месте, куда накапал жир. — Гастий не отличался особой учтивостью и изысканностью манер. Он всегда считал, что хорошая родословная обеспечит ему доброе имя при любом раскладе.
Гвадемальд перестал тереть жировое пятно. Его затея с плевком и полотенцем только навредила: теперь скатерть зияла большой тёмной блямбой. Рыцарь отбросил полотенце в сторону и снова посмотрел Ломпатри в глаза.