Нужна ли нам литература?

Авсеенко Василий Григорьевич

Итакъ, Пушкинъ и друзья его, привтствовавъ художественное достоинство первыхъ произведеній Гоголя, отступились отъ него, когда обнаружилось дйствіе его сатиры на общество. Замчательно что объ этомъ знаетъ одинъ г. Пыпинъ, самъ же Гоголь не только никогда не подозрвалъ отступничества Пушкина, но считалъ его всегда лучшимъ своимъ другомъ, лучшимъ наслажденіемъ своей жизни. По полученіи извстіи о смерти Пушкина, онъ писалъ къ Плетневу. «Никакой всти нельзя было получить хуже изъ Россіи. Все наслажденіе моей жизни, все мое высшее наслажденіе исчезло вмст съ нимъ. Ничего не предпринималъ я безъ его совта. Ни одна строка не писалась безъ того чтобъ я не воображалъ его предъ собою. Что скажетъ онъ, что замтитъ онъ, чемъ изречетъ неразрушимое и вчное одобреніе свое – вотъ что меня только занимало и одушевляло мои силы.» Вотъ какія чувства питалъ Гоголь къ Пушкину до послднихъ дней своей жизни, и надо много просвщеннаго бездушія, чтобы не понять этихъ отношеній великаго художника къ не мене великому учителю и другу.

Съ другой стороны, мы имемъ свидтельство что и Пушкинъ вовсе не ограничился привтствіемъ первыхъ опытовъ Гоголя, но слдилъ съ любовью и надеждой за его развивающимся талантомъ и поддерживалъ его литературную репутацію не только какъ другъ, но и какъ журналистъ. Извстно что въ Современник Пушкинъ помстилъ чрезвычайно лестный отзывъ о Гогол, по поводу втораго изданія Вечеровъ на хутор и высказалъ большія надежды на счетъ будущаго развитія его дарованія. «Онъ съ тхъ поръ непрестанно развивался и совершенствовался, говорится тамъ объ автор Вечеровъ. – Онъ издалъ Арабески,

гд находится его Невскій проспектъ, самое полное изъ его произведеній. Вслдъ за тмъ явился Миргородъ, гд съ жадностью вс прочли и Старосвтскихъ помщиковъ, эту шутливую, трогательную идиллію, которая заставляетъ васъ смяться сквозь слезы грусти и умиленія, и Тараса Бульбу, коего начало достойно Вальтеръ-Скотта. Гоголь идетъ еще впередъ. Желаемъ и надемся имть часто случай говорить о немъ въ нашемъ журнал.» Это было высказано въ Современник мене чмъ за годъ до смерти Пушкина, когда великому поэту были уже знакомы въ рукописи и Ревизоръ, и нкоторыя главы изъ перваго тома Мертвыхъ душъ – слдовательно когда общественный характеръ произведеній Гоголя и значеніе его сатиры опредлились для Пушкина вполн.

Г. Пыпинъ, толкуя о Гоголевскихъ произведеніяхъ общественнаго значенія, безъ сомннія иметъ въ виду именно Ревизоръ и Мертвыя души. Отъ этихъ-то произведеній отшатнулись, по его свидтельству, Пушкинъ и его кружокъ. Между тмъ кому не извстно что именно Ревизоръ и Мертвыя души обязаны Пушкину своимъ происхожденіемъ, что оба эти сюжета даны Гоголю Пушкинымъ, и что именно Пушкинъ, а ни кто другой, постоянно убждалъ Гоголя перейти отъ легкихъ разказовъ и бытовыхъ очерковъ къ произведеніямъ боле серіознымъ и зрлымъ, то-есть такимъ за которыми г. Пыпинъ признаетъ общественное значеніе. Напомнимъ хотя-бы слдующія слова Гоголя въ одной изъ его записокъ. …Но Пушкинъ заставилъ меня взглянуть на дло серіозно. Онъ уже давно склонялъ меня приняться за большое сочиненіе, и наконецъ, одинъ разъ, посл того какъ я ему прочелъ одно небольшое изображеніе небольшой сцены, но которое, однакожь, поразило его больше всего мной прежде читаннаго, онъ мн сказалъ: «какъ съ этою способностью угадывать человка и нсколькими чертами выставлять его вдругъ всего, какъ живаго, съ этою способностью, не приняться за большое сочиненіе: это просто грхъ!» – Вслдъ за этимъ началъ онъ представлять мн слабое мое сложеніе, мои недуги, которые могутъ прекратить мою жизнь рано; привелъ мн въ примръ Сервантеса, который хотя и написалъ нсколько очень замчательныхъ и хорошихъ повстей, но если-бы не принялся за Донъ-Кихота, никогда бы не занялъ того мста которое занимаетъ теперь между писателями; и въ заключеніе всего отдалъ мн свой собственный сюжетъ, изъ котораго онъ хотлъ сдлать самъ что-то въ род поэмы, котораго, по словамъ его, онъ бы не отдалъ никому другому; это былъ сюжетъ Мертвыхъ душъ (мысль Ревизора принадлежитъ также ему).

Приведенныя указанія, мы надемся, достаточно опровергаютъ увренія г. Пыпина о какомъ-то зловщемъ вліяніи Пушкина на Гоголя; не боле состоятельно и его мнніе о дурномъ вліяніи Пушкинскаго кружка. Объ этомъ кружк г. Пыпинъ отзывается съ крайнею язвительностью; онъ старается набросить на него какую-то придворную ливрею, которая, по мннію его, мшала какъ самому Пушкину, такъ и друзьямъ его относиться съ живымъ сочувствіемъ къ общественнымъ интересамъ. «Посл Пушкина, говоритъ онъ, его кружокъ еще мене заботился объ этихъ сочувствіяхъ, считая что литература въ ихъ смысл, чисто поэтическая, совершенно консервативная, и есть настоящая литература, что другой не должно быть, или она будетъ извращеніемъ ея здравыхъ началъ. Такимъ образомъ, теорія чистаго искусства сходилась съ практическимъ отвращеніемъ кружка къ критик дйствительности, а съ другой стороны, это нерасположеніе къ критик становилось необходимостью для членовъ кружка по ихъ связямъ въ высшемъ кругу, при двор.» – Въ тридцатыхъ, а еще боле въ сороковыхъ годахъ – говоритъ г. Пыпинъ въ другомъ мст – друзья Пушкина, ставшіе друзьями и покровителями Гоголя, были люди довольно высоко поставленные, вполн или отчасти придворные…. Литературные интересы принимали въ этихъ условіяхъ совсмъ особый характеръ: онъ сообщился вскор и Гоголю. Кружокъ все боле и боле удалялся отъ главнаго теченія литературы. При Пушкин – это начиналось враждой къ Полевому, къ Надеждину; въ сороковыхъ годахъ это окончилось враждой къ Блинскому и всмъ писателямъ его направленія.»

Такимъ образомъ г. Пыпинъ различаетъ въ умственныхъ движеніяхъ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ обособившуюся литературу Пушкинскаго кружка, и подл нея какое-то главное теченіе литературы… Друзья Пушкина, одтые въ придворную ливрею, будто бы отстранились отъ этого «главнаго теченія», и не только отстранились, не и преисполнились злобы и ненависти къ нему. На чемъ же основываетъ г. Пыпинъ свое мнніе объ уединенномъ положеніи Пушкинскаго кружка, и въ особенности о томъ что не Пушкинская литература представляла главное литературное теченіе?

Здсь очевидно авторъ «характеристикъ» впалъ въ то самое недоразумніе на которое мы указывали въ начал этой статьи, говоря о смшеніи понятій. литературы и журнализма. Г. Пыпинъ чувствуетъ что съ конца тридцатыхъ годовъ народилось новое явленіе, представленное въ то время Полевымъ, Надеждинымъ и наконецъ Блинскимъ, что это новое явленіе выдлилось изъ старой литературы, но не въ состояніи понять что выдлившись, оно могло существовать совершенно независимо отъ литературы художественной и поэтической, нисколько не замняя ея собою и даже вовсе не становясь во враждебное къ ней отношеніе. Г. Пыпинъ очевидно не понимаетъ что журнализмъ вовсе не есть усовершенствованная литература, а напротивъ низшее, служебное орудіе общественныхъ интересовъ и потребностей. Мы еще вернемся къ этому недоразумнію, а теперь обратимся къ отношеніямъ Пушкинскаго кружка къ Гоголю, какъ ихъ понимаетъ г. Пыпинъ.

Итакъ, Пушкинскій кружокъ остался въ сторон отъ «главнаго теченія литературы» и отшатнулся отъ Гоголя, замтивъ общественное значеніе его произведеній. Стало-быть тенденціи Гоголя представили что-то совсмъ новое для старыхъ литературныхъ дятелей, совсмъ для нихъ чуждое? Стало-быть весь смыслъ Гоголевскихъ произведеній заключался въ либерализм новыхъ общественныхъ идей ими высказанныхъ и опредлившихъ ихъ противоположность съ Пушкинско «консервативною» литературой?

Нтъ, г. Пыпинъ не говоритъ этого; напротивъ, кинувъ нсколько уязвленій памяти Пушкина и его друзей, онъ обращается съ тми же самыми уязвленіями къ наиболе «общественнымъ» твореніямъ Гоголя. Онъ стуетъ зачмъ эти творенія недостаточно обличительны, зачмъ Гоголь не тенденціозенъ до степени современныхъ петербургскихъ журналистовъ. Онъ приводитъ къ себ на помощь автора одной забытой критической статьи и говоритъ его словами. «Его (Гоголя) поражало безобразіе фактовъ, и онъ выражалъ свое негодованіе противъ нихъ; о томъ изъ какихъ источниковъ возникаютъ эти факты, какая связь находится между тою отраслью жизни въ которой встрчаются эти факты и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни, онъ не размышлялъ много. Напримръ, конечно рдко случалось ему думать о томъ есть ли какая-нибудь связь между взяточничествомъ и невжествомъ, есть ли какая-нибудь связь между невжествомъ и организаціей различныхъ гражданскихъ отношеній. Когда ему представлялся случай взяточничества, въ его ум возбуждалось только понятіе о взяточничеств, и больше ничего; ему не приходило въ голову понятіе безправности и т. п.» Затмъ указывается на превосходство г. Щедрина надъ Гоголемъ, и пр. Но если Гоголь «творилъ безсознательно», если его сатира не восходила до критики общественныхъ явленій, господствовавшей системы, то чмъ же идеи его отличались отъ идей Пушкинскаго круга, и зачмъ, во имя чего могли отшатнуться Пушкинскіе друзья отъ общественныхъ твореній Гоголя? Очевидно, здсь противорчіе, происходящее изъ того же самаго недоразумнія на которое мы указывали выше.

Главный обвинительный пунктъ выставляемый г. Пыпинымъ противъ Пушкинскаго кружка заключается въ особенномъ будто бы сочувствіи съ какимъ этотъ кружокъ отнесся къ «Переписк съ друзьями». Авторъ «характеристикъ» настойчиво повторяетъ что къ сочиненію этой

книги Гоголь былъ подтолкнутъ друзьями, что друзья эти были приведены въ восторгъ идеями и даже тономъ «Переписки». Такія увренія опять голословны, и опять не понято дйствительное значеніе «Переписки». Г. Пыпинъ ссылается на высказанныя вскользь мннія Жуковскаго и Плетнева, да на статью кн. Вяземскаго, взглянувшаго на «Переписку» какъ на переломъ въ дятельности Гоголя. Вотъ какъ излагаетъ содержаніе статьи кн. Вяземскаго г. Пыпинъ. «Она была нужна – говоритъ критикъ словами самого Гоголя (замтьте сознаніе г. Пыпина что кн. Вяземскій выражалъ мнніе самого Гоголя). Это лучшая похвала книг. Такъ нуженъ былъ переломъ. Переломъ этотъ тмъ полезне что противодйствіе истекло изъ той же силы которая невольно, но не мене того, всеувлекательнымъ стремленіемъ, дала пагубное направленіе.» Что же говоритъ это мсто изъ статьи кн. Вяземскаго? на какой переломъ здсь указывается? Еслибы г. Пыпинъ далъ себ трудъ ознакомиться съ журналистикой того времени, сообразить большую часть критическихъ отзывовъ появлявшихся въ тогдашней литератур о первыхъ произведеніяхъ Гоголя, онъ догадался бы что дло шло объ отношеніяхъ Гоголя къ русской жизни какъ художника, а вовсе не о его политическихъ мнніяхъ, которыхъ онъ никогда не заявлялъ и о которыхъ въ то время меньше всего думали. Еслибы г. Пыпинъ былъ ближе знакомъ съ журналами и альманахами тридцатыхъ годовъ, онъ зналъ бы что Гоголя упрекали преимущественно за отрицательное отношеніе къ русскимъ типамъ, за исканіе въ русскомъ человк пошлости и низости; ему ставили на видъ что русская жизнь создаетъ не одни только отрицательные типы, не и положительные; за него боялись что если слдующіе томы Мертвыхъ душъ представятъ такую же серію дураковъ и негодяевъ, то художественное равновсіе поэмы будетъ нарушено, и впечатлніе получится столько же безотрадное, сколько и неврное. Изъ этихъ конечно упрековъ, а не изъ чего другаго, возникла у Гоголя мысль вывести во второмъ том Мертвыхъ душъ положительные типы и, между прочимъ, знаменитый «перлъ созданія» – Улиньку. Пушкинскій кружокъ заблуждался, считая подобные типы въ талант Гоголя, и не понявъ что этотъ талантъ по самой природ своей одностороненъ и совершенно чуждъ идеализаціи; но смшно было бы видть за этою вполн естественною ошибкой заднюю мысль – направить Гоголя къ прославленію господствовавшей системы и увнчанію общественнаго зла. Что гражданскія мысли выраженныя Гоголемъ въ его «Переписк» стояли для Пушкинскаго кружка на второмъ план явствуетъ изъ того что никто изъ этого кружка никогда не брался за выраженіе однородныхъ идей, и если подобныя идеи были когда-нибудь заявлены въ смысл литературнаго направленія, то въ этомъ можно признать повинными московскихъ славянофиловъ, а ужь никакъ не Пушкинскій кружокъ, состоявшій тогда главнымъ образомъ изъ Жуковскаго, Плетнева, кн. Вяземскиго и отчасти М. П. Погодина. Изъ самой статьи кн. Вяземскаго не трудно убдиться что «Перепиской съ друзьями» пушкинскій кружокъ желалъ преимущественно воспользоваться какъ орудіемъ противъ крайностей журнализма, поставившаго свои маленькіе интересы какъ бы противовсіемъ серіозной художественной литератур. «Въ нкоторыхъ журналахъ – говоритъ кн. Вяземскій – имя Гоголя сдлалось альфою и омегою всякаго литературнаго разсужденія. Въ духовной нищет своей многіе непризнанные писатели кормились этимъ именемъ, какъ единымъ насущнымъ хлбомъ своимъ. Его хотли поставить главою какой-то новой литературной школы, олицетворить въ немъ какое-то черное литературное знамя. Такимъ образомъ съ больныхъ головъ на здоровую складывали вс несообразности, вс нелпости, провозглашаемыя нкоторыми журналами. На его душу и отвтственность, обращали вс грхи коими ознаменовались послдніе годы нашего литературнаго паденія. Какъ тутъ было неодуматься, не оглядться? Какъ писателю честному не осыпать главы своей пепломъ и не отказаться съ досадою отъ торжества устроеннаго непризванными и непризнанными руками? Вс эти ликторы и глашатаи, которые шли около него и за нимъ съ своими хвалебными восклицаніями и праздничными факелами, именно и озарили въ глазахъ его опасность и ложность избраннаго имъ пути. Съ благородною ршимостью и откровенностью онъ тутъ же круто своротилъ съ торжественнаго пути своего и спиною обратился къ своимъ поклонникамъ. Теперь, оторопвъ, они не знаютъ за что и приняться. Конечно, положеніе ихъ непріятно и забавно» и т. д. Не ясно ли что кн. Вяземскій воспользовался «Перепиской» Гоголя для того чтобъ нанести ударъ новому явленію, которое мы назвали журнализмомъ, и тендеація котораго заключалась въ подчиненіи строгихъ интересовъ литературы преходящимъ задачамъ дня? Не ясно ли что вся статья иметъ полемическую цль и направлена противъ притязаній Полеваго и Блинскаго, въ хлопотливой работ которыхъ Пушкинскіе друзья разглядли начало того паденія мыслей, вкусовъ и литературныхъ требованій, какое продолжается до сихъ поръ, и однимъ изъ представителей котораго въ наши дни является г. Пыпинъ?

Борьба литературы съ журнализмомъ, съ закваской летучихъ, маленькихъ идей, пораждаемыхъ полуобразованностью, самоувренностью и жаждою успха, ведетъ начало еще отъ Пушкинскихъ временъ. Извстно что великій поэтъ уже чувствовалъ вторженіе этихъ идеекъ въ печать, и первоначально мысль о серіозномъ журнал явилась у него вслдствіе сознанія что обязанность настоящей литературы – противодйствовать всми силами этому началу конца, то-есть первымъ симптомамъ литературнаго паденія. Вотъ что находимъ мы объ этомъ въ извстныхъ «матеріалахъ» П. В. Анненкова. «Причины основанія этого журнала, или обозрнія, какъ называлъ его Пушкинъ, должно прежде всего искать въ противодйствіи тому насмшливому, парадоксальному взгляду на литературу нашу, который высказался въ послднихъ годахъ, и поддерживаемый съ остроуміемъ и замчательною діалектическою ловкостью, имлъ сильное вліяніе, особенно на людей полуобразованныхъ, изъ которыхъ везд и состоитъ большинство читателей. Пушкинъ думалъ, вмст со многими изъ друзей своихъ, что несмотря на безобразіе многихъ отдльныхъ явленій, литература наша въ общности всегда была сильнымъ орудіемъ образованности, что легкое, постоянно шутливое обращеніе съ ней лишено и основанія, и цли, если не полагать цль въ доставленіи одной забавы праздному чтенію. Симптомы литературнаго паденія, близость пониженія уровня слдовательно чувствовались еще при жизни Пушкина. Съ годами результаты вторженія въ печать идей и стремленій полуобразованности сказывались сильне и сильне. Въ 1845 году одинъ изъ друзей Жуковскаго уже писалъ ему. «Маленькое число тхъ людей съ которыми я бывалъ у васъ теперь странно разрознилось. Нтъ общей любви, общаго интереса и общей цли. Однихъ охолодило чувство глубокаго презрнія къ господствующимъ идеямъ въ кругахъ литературныхъ. Другіе, недостойно увлекшись соблазномъ корысти, невольно отталкиваютъ отъ себя каждое несовременное сердце. Третьи какъ златые тельцы стоятъ на своемъ подножіи – боги для упавшихъ предъ ними, болваны для не язычниковъ. Нтъ Моисея и нтъ религіи. Я увренъ что и Вяземскій испытываетъ ощущенія отъ которыхъ я часто задыхаюсь.» Кто, прочитавъ эти исполненныя благородной скорби строки, не почувствуетъ что борьба шла не между консерватизмомъ и новаторствомъ, а между талантомъ и просвщеніемъ съ одной стороны, и невжествомъ съ другой – тмъ самымъ журнальнымъ невжествомъ изъ котораго вышелъ въ шестидесятыхъ годахъ пресловутый нигилизмъ? Условія борьбы и понын сохраняются т же…

Приведенныя выдержки изъ статьи г. Пыпина достаточно опредляютъ тотъ идеалъ во имя котораго въ нашей современной журналистик совершается, съ достойнымъ лучшаго дла усердіемъ, такъ-называемое «развнчаніе» и «низведеніе съ пьедесталовъ» старыхъ литературныхъ дятелей. Что этотъ идеалъ вовсе не въ общественныхъ задачахъ, что лучшіе русскіе художники осмиваются рачителами ныншняго журнализма вовсе не за равнодушіе ихъ къ этимъ общественнымъ задачамъ – доказательствомъ служатъ собственныя отношенія г. Пыпина къ Гоголю. Еслибъ дло шло только объ общественныхъ задачахъ, еслибъ г. Пыпинъ боролся противъ художественнаго индифферентизма, онъ не сдлалъ бы Гоголю приведенныхъ выше упрековъ въ непониманіи общественнаго зла и недостатк гражданскаго чувства. Онъ самъ признаетъ въ Мертвыхъ душахъ и въ Ревизор огромное общественное значеніе: въ этомъ смысл противополагаетъ Гоголя Пушкину; тмъ не мене въ конц концовъ онъ не доволенъ и Мертвыми душами, и Ревизоромъ – отчего? Оттого что не находитъ въ нихъ тенденціозности, свойственной журнальной работ – другими словами, осуждаетъ литературу во имя журнализма. Негодованіе возбужденное въ г. Пыпин письмомъ Гоголя о презрнныхъ журнальныхъ дрязгахъ съ полною достоврнсстью убждаетъ насъ въ томъ.