Нужна ли нам литература?

Авсеенко Василий Григорьевич

Печально я гляжу на наше поколнье….

Разница въ томъ что сильную, художественную натуру Пушкина никогда не покидало свтлое, бодрящее чувство, воспитанное въ немъ боле благопріятными условіями эпохи которой принадлежали его дтство и ранняя молодость. Съ конца двадцатыхъ годовъ эти условія становятся все мене благопріятными, и литература слдующаго поколнія уже утрачиваетъ бодрую, кристальную струю, давшую столько очарованія поэзіи Пушкина. Лермонтовъ уже не былъ свидтелемъ тхъ упованій которыя одушевляли мыслящихъ русскихъ людей времени Александра I; его лиризмъ воспитался въ скорбномъ настроеніи овладвшемъ русскимъ обществомъ посл 1826 года, такъ точно какъ сатира Гоголя воспиталась на окончательномъ торжеств мрачныхъ сторонъ русской жизни пророчески предвиднномъ «думою» Лермонтова.

Посл всего сказаннаго не трудно оцнить по достоинству

т упреки съ которыми современный журнализмъ обращается къ нашимъ литературнымъ силамъ прежнихъ поколній. Очевидно что мнимое служеніе Пушкина «искусству для искусства», его мнимое презрніе къ обществу, его разрывъ съ этимъ обществомъ, будто бы возникшій изъ-за отсутствія въ его поэзіи нравственныхъ интересовъ, – все это слова, слова, слова, прикрывающія требованія до того мелкія и узкія что заявить ихъ прямо публицисты въ род г. Пыпина никакъ не ршаются.

Наша современная литература не безъ основанія ведетъ свое начало отъ Пушкина. Пвецъ Евгенія Онгина и Бориса Годунова указалъ ей высшую задачу въ художественномъ воспроизведеніи дйствительности, содйствующемъ общественному самосознанію. Мы видли что въ Онгин эта дйствительность отразилась не одними вншними сторонами своими, но что поэтъ глубоко постигъ внутренній, нравственный недугъ русской жизни и раздлялъ съ обществомъ тайную скорбь. Чуткое соприкосновеніе съ этими нравственными недугами общества и сочувствіе скорбямъ его сдлалось удломъ послдующей литературы. Писатели слдовавшіе за Пушкинымъ продолжали дло своего учителя. Понимать духовную жизнь русскаго общества, длить съ нимъ его радости и горе, и въ особенности указывать больныя, пораженныя недугомъ явленія жизни – въ этомъ вся задача и все значеніе новой нашей литературы. Не говоря уже о Лермонтов и Гогол, у которыхъ скорбныя ноты приняли совершенно мрачный колоритъ, и позднйшая плеяда писателей обнаружили большую чуткость къ такъ-называемымъ болзненнымъ явленіямъ русскаго общества. Строгая художественность, сдлавшаяся отличительною чертой нашей беллетристики, обратилась къ анализу нашихъ нравственныхъ язвъ, къ діагностик тхъ ненормальныхъ явленій которыя продолжали обнаруживаться въ жизни нашихъ образованныхъ классовъ. На этомъ отрицательномъ отношеніи къ нашимъ типамъ и нашему общественному складу сошлись, кром гр. Л. Н. Толстаго, самыя крупныя литературныя дарованія сороковыхъ и пятидесятыхъ годовъ. У г. Тургенева это отрицаніе русской жизни пришло къ анализу нравственнаго безсилія и безволія, которымъ поражены были лучшіе, наиболе симпатичные русскіе люди поколнія сороковыхъ годовъ (Рудины, Лаврецкіе и пр.) Г. Гончаровъ въ лиц Обломова показалъ какимъ образомъ человчнйшіе задатки души парализуются привычками лниваго барства, составлявшими достояніе нашего крпостнаго склада. Г. Писемскій осмялъ множество живыхъ чисто-русскихъ типовъ, которые онъ бралъ сначала, подобно Гоголю, въ условіяхъ и обстановк двухъ господствующихъ сторонъ нашей дореформенной жизни, – чиновничества и крпостничества, – а въ послднее время показалъ отрицательную сторону новаго движенія, уклонившагося отъ своего цивилизующаго пути. Въ то же время гр. Л. Н. Толстой съ необыкновенною силой таланта изобразилъ положительныя явленія русской жизни, которыя онъ нашелъ преимущественно въ боле глубокихъ общественныхъ слояхъ, не переболвшихъ недугомъ и вн привитой образованности.

Гг. Тургеневъ, Гончаровъ, Писемскій и гр. Л. Н. Толстой завершили собою извстный литературный періодъ, подобно тому какъ освобожденіе крестьянъ завершило огромный періодъ въ исторіи нашей общественности. Весь этотъ нын уже завершенный періодъ, начавшійся въ литератур Пушкинымъ, можно назвать періодомъ борьбы общества со вншними стсненіями, стснявшими его самодятельность и отрывавшими его отъ идеаловъ, которые оно видло въ жизни свободнаго Запада и къ которымъ стремилось. Съ начала шестидесятыхъ годовъ, въ обществ начинается новая жизнь, въ литератур выступаютъ новыя силы.

Этимъ новымъ силамъ предстоитъ изобразить общество въ борьб съ самимъ собою, съ своею недостаточною состоятельностью къ воспріятію новыхъ началъ. Беллетристика уже откликнулась на эту задачу, и плеяда молодыхъ дарованій съ честью продолжаетъ служеніе общественному самосознанію.

Этотъ небольшой общій обзоръ позднйшихъ судебъ нашей литературы мы сочли необходимымъ для того чтобы показать насколько лицемрны увренія петербургскаго журнализма будто такъ называемая художественная литература, начавшаяся Пушкинымъ, послдовательно развитая Лермонтовымъ, Гоголемъ, беллетристами сороковыхъ годовъ съ г. Тургеневымъ во глав и наконецъ современными молодыми дарованіями, – будто бы эта литература, не безъ ироніи называемая художественною, держалась въ сторон отъ общественныхъ задачъ и въ настоящее время исчерпала свое призваніе. Мы видимъ что, напротивъ того,

начиняя съ Пушкина, эта литература постоянно находилась очень близко къ общественнымъ интересамъ, и служеніе ея было столько же гражданское сколько художественное. Мы видимъ кром того что съ поворотомъ въ нашей общественной жизни задача ея не только не упразднилась, не получила новое значеніе – содйствовать нашему самосознанію и воспитанію изображеніемъ общества въ борьб съ самимъ собою, со своими внутренними недугами. Сомнваться въ значеніи этой задачи могутъ только т которые подобно г. Пыпину способны смяться надъ Гоголемъ за предпочтеніе отдаваемое имъ Мертвымъ душамъ предъ журнальными статьями, и ищутъ въ литератур не широкаго художественнаго изображенія всхъ сторонъ общественной жизни, а кисло-сладкаго либеральничанья на газетныя темы.

Несмотря на свою молодость, наша литература, благодаря Пушкину, иметъ традиціи. Близость къ нравственнымъ интересамъ общества едва ли не главная изъ этихъ традицій. Слдя за новыми явленіями художественной беллетристики, не трудно усмотрть что въ литератур продолжаетъ дятельно разрабатываться и развиваться идея художественно-соціальнаго романа, какъ литературной формы къ которой очевидно склоняются вкусы читателей. Современные беллетристы захватываютъ общественный интересъ глубже и шире, чмъ это было доступно писателямъ сороковыхъ годовъ. И это понятно, такъ какъ художественная литература наша постоянно черпала содержнніе изъ дйствительной жизни, и чмъ шире раздвинулась эта жизнь, тмъ сложне сдлалась задача романа. Такое расширеніе беллетристической задачи можно было бы прослдить и въ боле позднйшихъ произведеніяхъ старыхъ писателей. У г. Тургенева Наканун тенденціозне Дворянскаго гнзда, а Отцы и дти тенденціозне Наканун. Въ Дым тенденціозная сторона уже совсмъ подавляетъ художественную, – признакъ что у этого писателя нарушилось равновсіе между талантомъ и пониманіемъ новыхъ общественныхъ явленій. Точно также у г. Писемскаго во Взбаламученномъ мор общественная задача взята гораздо шире чмъ въ роман Тысяча душъ, и у г. Гончаровя Маркушка Волоховъ (Обрывъ) тенденціозне Обломова. Въ произведеніяхъ новыхъ писателей, выступившихъ на литературное поприще одновременно съ переворотомъ въ нашей общественной жизни, задачи нашего внутреннаго развитія выдвигаются на первый планъ и составляютъ главное содержаніе современнаго романа.

Любопытне всего что общественная сторона новйшаго художественнаго романа, повидимому, вполн ускользаетъ отъ вниманія петербургской критики; по крайней мр намъ не случалось встрчать рецензій которыя, не ограничиваясь дешевымъ глумленіемъ или завдомою ложью, обратили бы вниманіе на соціальную сторону произведеній молодой художественной школы. Въ петербургской печати, напротивъ того, какъ бы на правило приняато не замчать происходящую въ новой художественной литератур разработку общественныхъ задачъ и даже придавать длу такой видъ будто самое присутствіе подобныхъ задачъ въ художественномъ роман завдомо невозможно. Публику стараются уврить будто все то что носитъ на себ печать художественнаго таланта непремнно заражено мертвымъ вяніемъ «искусства для искусства» и что разработка общественныхъ идей въ беллетристической форм доступна только тенденціозно-прогрессивной литератур. Продолжать эту игру можно конечно на весьма неопредленное время, благо она никому не вредитъ и никого не обманываетъ: публика давно уже перестала врить журнальнымъ отзывамъ, и даже сидльцы въ книжныхъ лавкахъ хорошо знаютъ что именно т произведенія имютъ наибольшій успхъ которыя вызываютъ въ журналистик наиболе ожесточенную брань.

Сводя все сказанное, мы полагаемъ что вопросъ которымъ начали мы нашу статью, именно, нужна ли намъ литература, – не принадлежитъ къ числу праздныхъ вопросовъ. Намъ необходимо было пройти черезъ много извилинъ, распутать много недоразумній чтобы придти къ элементарному выводу о значеніи и задач художественнаго романа. Тенденціозная печать сумла обставить этотъ вопросъ всяческою ложью, противъ которой наша читающая масса не иметъ другаго оружія кром сохранившагося въ ней здраваго смысла и художественнаго чутья. Мы должны были восходить къ Пушкину чтобы найти дйствительное русло того литературнаго теченія которое публика различаетъ ощупью и которое одно только и иметъ право на внимнніе критики. Мы видли что это движеніе началось Пушкинымъ, указавшимъ ему его задачу, и продолжается до нашихъ дней, сберегая Пушкинскія традиціи и постоянно отвчая на новыя требованія времени. Мы видли что оно сохранило непрерывную связь съ ходомъ нашего общественнаго развитія, захватывало его темныя и свтлыя стороны и никогда не чуждалось насущныхъ нравственныхъ и соціальныхъ интересовъ.