Нужна ли нам литература?

Понятія которыми питается и руководится наша современная журналистика настолько спутаны и полны противорчій что самые элементарные вопросы, какъ напримръ: нужна ли намъ литература въ смысл высшаго духовнаго творчества? – не могутъ назваться ршенными и слдовательно излишними. Путаница понятій доходитъ до того что самое слово литература утратило опредленное значеніе, и каждый толкуетъ его сообразно умственному уровню на которомъ стоитъ и направленію литературнаго прихода къ которому принадлежитъ. Въ то время какъ одни считаютъ литературу совокупностью общественныхъ идей и выраженіемъ народнаго самосознанія въ данный моментъ развитія, другіе понимаютъ подъ этимъ словомъ всякую журнальную и газетную дребедень и не отличаютъ писателя выносившаго въ себ извстное міросозерцаніе отъ литератора-обывателя, обличившаго въ анонимной корреспонденцій одну изъ буквъ русскаго алфавита. Одни полагаютъ что задача литературы заключается въ непрерывномъ выпусканіи въ публику прогрессивныхъ и либеральныхъ взглядовъ и вполн уврены что только тотъ писатель иметъ право на долговчность кто заявилъ въ своихъ произведеніяхъ претензію на замну существующихъ понятій новыми, причемъ предполагается что всякое новое понятіе непремнно лучше стараго, въ силу того что оно новое, а не старое; другіе даже и этого скромнаго требованія не обращаютъ къ писателю, но довольствуются видть въ печатномъ слов лишь пассивное отрицаніе всего того что въ предыдущій періодъ нашего развитія считалось необходимымъ элементомъ литературы. Послднее воззрніе конечно не высказывается дидактически, но что

оно руководитъ огромнымъ большинствомъ современныхъ журналистовъ, въ этомъ не трудно убдиться, прослдивъ и сопоставивъ рядъ преобладающихъ явленій въ нашей печати. Никто, напримръ, не высказываетъ ясно что талантъ долженъ быть преслдуемъ, какъ злйшій врагъ времени; но тмъ не мене мы видимъ что всякое талантливое имя въ литератур забрасывается грязью, а противъ новыхъ, только-что возникающихъ дарованій устраивается настоящая травля, полная необузданной злобы и ожесточенія. Никто изъ газетныхъ и журнальныхъ рецензентовъ не будетъ такъ смлъ чтобы высказать прямо что бездарность должна быть поощряема и возвеличиваема, но мы видимъ цлый рядъ такихъ поощреній и возвеличеній, длаемыхъ какъ бы по сигналу, съ замчательнымъ единодушіемъ. Въ одной тсной области беллетристики можно насчитать нсколько такихъ явленій за самые послдніе годы: стоитъ вспомнить какъ усердно искала петербургская печать «перваго русскаго беллетриста», поочередно возводя въ это достоинство сперва г. Ршетникова, потомъ г. Глба Успенскаго, и наконецъ г. Кущевскаго. Такія явленія не могутъ быть случайными, и если мы не называемъ ихъ признакомъ времени, то только потому что въ этомъ случа общество наше совершенно разошлось съ критикой, и произведенія лелемыхъ печатью беллетристовъ спокойно лежатъ на книгопродавческихъ полкахъ.

Но оставимъ въ сторон общество и обратимся исключительно къ печати. Протекающую въ ней струю, мы полагаемъ, весьма не трудно открыть, несмотря на то что господствующее въ современной журналистик направленіе остерегается заявить себя опредленною программой. Мы указали на одно изъ преобладающихъ явленій нашей печати – ненависть къ таланту и стремленіе безмрно возвеличить бездарность или посредственность, если эти послднія выражаютъ отрицаніе выработанныхъ цивилизаціей пріемовъ и принциповъ. Въ примненіи къ чисто литературнымъ фактамъ это направленіе выражается съ особенною очевидностью. Внимательный наблюдатель долженъ убдиться что беллетристъ воспитанный на вчныхъ законахъ искусства и владющій идеалами не можетъ разчитывать на благосклонность печати; и наоборотъ, писатель, отказавшійся отъ основныхъ требованій художественной литературы, лишенный идеаловъ, вяжущій свои страницы изъ скучныхъ, каррикатурныхъ и далекихъ отъ натуры сценъ, съ увренностью можетъ положиться на покровительство журналистики. Послдовательность и смлость современной критики въ этомъ отношеніи заслуживаетъ полнаго вниманія. Напримръ, общія требованья художественной литературы говорятъ что романъ долженъ представлять полное внутренняго и вншняго интереса развитіе драмы, служить живымъ и врнымъ отраженіемъ дйствительности, изображать типы и характеры въ ихъ обусловленныхъ жизнью столкновеніяхъ и въ конц концовъ дйствовать воспитательно на читающую массу, указывая ей нравственные идеалы въ жизни или возбуждая въ ней честное негодованіе къ общественному злу. Конечно, ни одинъ изъ современныхъ критиковъ не сознается гласно и откровенно что онъ не признаетъ подобныхъ требованій; но достаточно чтобы романисту удалось удовлетворить хотя одному изъ этихъ требованій, и на него обрушится необузданная злоба и площадная брань. Явленіе это настолько укоренилось въ нашей печати что въ ней образовался даже особый, условный языкъ, маскирующій направленіе критики и безъ сомннія многихъ вводящій въ обманъ. На этомъ язык богатство драматическаго интереса и вншняго содержанія называется дюмасовщиной [1] и осмивается, какъ поползновеніе польстить низшимъ вкусамъ полуобразованной публики; объективно-художественное и врное натур изображеніе характеровъ и типовъ подвергается глумленію, какъ результатъ безжизненнаго принципа: «искусство для искусства», причемъ автору длается скромный упрекъ что что де по своему политическому развитію онъ стоитъ ниже нахавшаго на него рецензента; нравственная же и общественная тенденція автора или услужливо извращается до степени «инсинуаціи» и «литературнаго доноса», или просто обходится молчаніемъ, если сдлать изъ нея инсинуацію не представляется возможности. Такимъ образомъ публик подносится сознательная ложь, и если этой лжи лишь немногіе врятъ, то только потому что между печатью и обществомъ давно уже въ вопросахъ литературныхъ произошелъ указанный нами разрывъ. Конечно, этотъ разрывъ спасаетъ и общество, и литературу; но можно ли назвать нормальнымъ такой порядокъ, при которомъ читающая масса, вмсто того чтобы находить въ критик стоящаго впереди руководителя, принуждена собственными средствами бороться съ расточаемою ею растлвающею ложью?

Считаемъ излишнимъ указывать насколько отъ такого порядка страдаетъ сама литература, не только лишенная необходимаго посредства критики между нею и публикой, но еще имющая въ критик мстительнаго врага, сквозь брань и наговоры котораго писателю приходится пробиваться единственно силою таланта. При такомъ положеніи дла, когда писатель заране можетъ быть увренъ что онъ не встртитъ со стороны критики дружескаго привта, что онъ не услышитъ отъ нея ободряющаго и руководящаго слова, литературная дятельность утрачиваетъ свою заманчивую сторону, и путь писателя становится тернистымъ путемъ, на который можетъ подвинуть человка только непреодолимая внутренная потребность таланта или счастливое, къ сожалнію весьма рдко встрчающееся, безразличное отношеніе къ печатной брани и наругательствамъ.

Что мстительное преслдованіе талантовъ, журнальное кумовство и стремленіе возвеличить на счетъ истинныхъ дарованій всякую тенденціозную посредственность – не случайное явленіе, доказывается тмъ что такія отношенія къ таланту и художественному направленію не ограничиваются областью литературы, но дйствуютъ и въ боле обширной области искусства вообще. Знакомому съ происходящимъ въ нашихъ музыкальныхъ кружкахъ извстно что и тамъ совершается нчто въ высшей степени странное – обнаруживается стремленіе молодыхъ композиторовъ отршиться отъ вчныхъ законовъ мелодіи и создать такую музыку въ которой диссонансы предпочитались бы гармоніи, а прозаическіе речитативы – пвучимъ аріямъ. Подобно тому какъ литературная критика требуетъ стиховъ безъ поэзіи, музыкальняя требуетъ оперы безъ пнія, и художественная – картинъ и статуй безъ красоты.

Постоянному читателю газетъ извстно съ какою необузданностью проводится въ послднее время это требованіе въ нкоторыхъ музыкальныхъ рецензіяхъ и какую музыку слушаетъ вслдствіе этихъ новыхъ антимузыкальныхъ принциповъ Петербургъ. Недавно, по поводу оперы г. Мусоргскаго: Борисъ Годуновъ, принципы эти были заявлены съ особенною настойчивостью. Диссонансъ чуть не провозглашенъ конечною цлью гармоніи, а г. Мусоргскій возвеличенъ не только превыше всхъ бывшихъ и ныншнихъ русскихъ композиторовъ, но и превыше Рихарда Вагнера, изъ подражанія которому возникла наша новая музыкальная школа, не замедлившая исказить неумлою утрировкой вс крайности нмецкаго композитора и не совладвшая съ дйствительно талантливыми сторонами его музыки. Ревность музыкальныхъ рецензеитовъ дошла до того что по мннію ихъ самый Пушкинскій текстъ. варварски искалченный либреттистами, «много выигралъ» вслдствіе геніальныхъ диссонансовъ г. Мусоргскаго. И все это говорилось не въ силу одного лишь кумовства, а съ апломбомъ новооткрытой истины, съ самодовольствомъ дикаря, попирающаго основные принципы искусства и безмрно радующагося тому что вмсто недоступной ему красоты цлью художественнаго творчества ставится художественное безобразіе.

Преслдованіе красоты, поэзіи и вчныхъ, вками цивилизаціи выработанныхъ принциповъ искусства господствуетъ безраздльно и въ современной художественной критик. Прислушайтесь къ неумреннымъ похваламъ и мстительной брани этой критики, и убдитесь что ненависть ко всякому свжему таланту, не принадлежащему къ извстному приходу, простирается не на одни только литературныя явленія, и что вопіющія несообразности въ отзывахъ печати, но могутъ быть объяснены лишь взаимными личными счетами. Обнаруживается какая-то общая, органическая потребность затоптать талантъ, насмяться надъ красотой, отнять премію у поэта и художника и отдать ее ремесленнику. Антихудожественнымъ направленіемъ проникаются боле и боле произведенія даже даровитыхъ нашихъ художниковъ дурно-понятый реализмъ побуждаетъ ихъ бжать красоты и поэтичности и оживлять полотно какими-то мнимо-гражданскими мотивами. Не можемъ удержаться чтобъ и здсь не напомнить одинъ весьма крупный недавній фактъ. На послднюю годичную выставку въ Академіи Художествъ поставлены были между прочимъ дв замчательныя картины: Бурлаки г. Рпина и Гршница г. Семирадскаго. Картины эти по своему направленію представляютъ дв крайнія противоположности: первая можетъ назваться продуктомъ тхъ идей которыя въ литератур создали романы и очерки г. Ршетникова; вторая исходитъ прямо изъ европейскихъ историческихъ понятій объ искусств. Г. Рпинъ изобразилъ пустынный, некрасивый берегъ Волги, по которому группа бурлаковъ тянетъ свою пресловутую, нын уже замненную пароходами, лямку. Типы бурлаковъ очень характерны, очень рельефны, хотя изодранность ихъ одеждъ

и истомленность нкоторыхъ лицъ явно преувеличены. Но картины, въ смысл цлостнаго художественнаго произведенія, здсь нтъ. Это коллекція весьма хорошихъ этюдовъ, частью съ натуры, частью изъ головы, скомпанованная подъ впечатлніемъ стиховъ г. Некрасова и прозы г. Ршетникова, и не выразившая никакой художественной мысли, – потому что нельзя же назвать этимъ именемъ взятую на прокатъ изъ сомнительныхъ произведеній литературы идейку о тяжести бурлацкаго труда. Тмъ не мене, появленіе этой картины было привтствуемо печатью, какъ торжество реальной школы, и въ извстномъ журнальномъ лагер учиненъ настоящій фестиваль. Одна распространенная газета даже прямо выразилась что картина г. Рпина превосходитъ ршительно все созданное до сихъ поръ русскою живописью – и эта крикливая, судорожная статейка весьма близко напомнила намъ нкогда раздававшіеся въ петербургской журналистик крики о превосходств романовъ г. Ршетникова надъ всмъ когда-либо явившимся въ русской литератур. Дйствительно, въ художественномъ смысл г. Ршетниковъ и г. Рпинъ – родные братья, и картина послдняго есть не боле какъ иллюстрація къ Подлиповцамъ; торжествуя направленіе выразившееся въ романахъ г. Ршетникова, извстная часть журналистики, чтобы сохранить послдовательность, должна была устроить фестиваль и по поводу Бурлаковъ г. Рпина. И не встрться этому художнику такого опаснаго соперника какимъ оказался для него г. Семирадскій, картина его безъ всякаго сомннія стяжала бы пальму первенства на ныншней выставк, и публика волею-неволею была бы принуждена участвовать въ устроенномъ въ честь ея фестивал. Но случилось слдующее: не успла еще публика достаточно проврить на собственномъ впечатлніи геніальныя стороны этого произведенія, обязательно указанныя ей газетными рецензентами, какъ ня выставк появилось другое произведеніе, разомъ опредлившее Бурлакамъ ихъ настоящее мсто въ искусств и мгновенно сосредоточившее на себ все вниманіе, весь восторгъ публики. Это произведеніе было – Гршница г. Семирадскаго. Здсь не къ мсту было бы разсказывать содержаніе этой превосходной картины и анализовать ея техническія достоинства: многочисленная публика, тснившаяся предъ нею до конца выставки, безъ сомннія оцнила ее съ тмъ врнымъ чутьемъ которое общество наше по счастью еще сохранило въ себ, вопреки всмъ усиліямъ печати подавить и исказить художественные инстинкты образованной массы. Для нашей спеціальной цли достаточно будетъ оказать что картина г. Семирадскаго – произведеніе вполн художественное, задуманное и исполненное по законамъ искусства; что въ ней выразилась законченная мысль, что она воплощаетъ извстный художественный идеалъ. Здсь реализмъ, понимаемый въ смысл врнаго воспроизведенія натуры, плодотворно сочетался съ высшею задачею искусства – возведеніемъ натуры въ перлъ созданія. Все чаруетъ и ласкаетъ глазъ въ этомъ высоко даровитомъ произведеніи, начиная разнообразіемъ и красотою прелестныхъ женскихъ фигуръ и кончая разлитымъ по полотну солнечнымъ блескомъ и художественною красотой цлой композиціи; и въ то же время вы нигд не найдете чтобы художникъ жертвовалъ красот правдою, чтобъ эту красоту онъ насильственно вызывалъ тамъ гд въ дйствительности ей нтъ мста. Незримое вяніе поэзіи присутствуетъ въ этой картин, и изучая ее, вы чувствуете что имете дло съ художникомъ владющимъ идеалами. Всего этого оказалось слишкомъ достаточнымъ для того чтобы картина г. Семирадскаго возбудила въ печати глумленіе и брань. Художественная критика устроившая фестиваль по поводу Бурлаковъ конечно не могла простить г. Семирадскому этого преслдованія высшихъ задачъ искусства, этого владнія идеалами. Она требуетъ чтобы въ душ художника было голо и гладко, чтобъ его мысль не возносилась выше газетной статьи или водевильнаго куплета, чтобъ его можно было свободно направлять къ служенію тмъ маленькимъ мнимо-гражданскимъ идейкамъ которымъ служитъ петербургская печать. И вотъ въ той самой газет которая усмотрла въ Бурлакахъ нчто превосходящее все созданное до нихъ русскою живописью появилась о Гршниц статейка настолько невжественная что іудейское старозаконіе названо въ ней язычествомъ (!!), и настолько беззастнчивая что г. Семирадскій сравненъ съ Оффенбахомъ, и іерусалимская Гршница потрясенная и просвтленная явленіемъ Христа – съ петербургскими Belle-H'el`ene.

Мы потому остановились на этихъ прискорбныхъ примрахъ, что они очень рельефно характеризуютъ то приниженіе понятій которое въ послдніе годы сдлалось какъ бы задачей извстной части нашей журналистики. Присутствіе идеаловъ, врность неизмннымъ, элементарнымъ треобваніямъ искусства, художественное творчество преслдуются во всхъ областяхъ духовной дятельности, какъ нчто въ высшей степени враждебное какимъ-то новымъ требованіемъ времени: таланты унижаются съ мстительною злобою и на мсто ихъ возвеличивается посредственность, охотно подчиняющаяся требованіямъ газетной моды и руководству невжественной критики – литературной, музыкальной и художественной. Вмсто дйствительныхъ дарованій возводятся на упраздненные пьедесталы крохотные талантики и даже просто бездарности – потому что масса не можетъ жить безъ авторитетовъ, и когда рушатся старые, она требуетъ новыхъ. Удовлетворяя этой естественной потребности, тенденціозная печать спшитъ создавать эфемерныя, раздутыя репутаціи, обязательно подставляя ихъ въ отвтъ на роковой вопросъ: гд уже дарованія этой новой школы, такъ самоувренно обрушившей свои удары на самыя свтлыя имена литературныя и художественныя?

Кром этого роковаго вопроса, съ грхомъ пополамъ обходимаго возвеличеніемъ приходскихъ геніевъ, естественно представляется также боле общій вопросъ: во имя чего принижается и бракуется все талантливое явившееся въ нашемъ духовномъ творчеств, а вмст съ тмъ и основныя требованія этого творчества, пріобрвшія историческія права гражданства не только у насъ, но и во всемъ цивилизованномъ мір?

Если мы внимательно всмотримся въ то что ежедневно и ежемсячно говорится въ петербургской печати по литературнымъ и художественнымъ вопросамъ, сквозь вс извороты печатнаго слова мы разглядимъ что приниженіе понятій, преслдованіе новыхъ талантовъ и такъ-называемое развнчаніе старыхъ совершается не во ими чего другаго, какъ узкаго, мелкаго журнализма, понимаемаго въ смысл бездушнаго проповдыванія прогрессивныхъ идей и ежедневной борьбы за мелкіе, частные интересы. Конечно, ни одинъ изъ публицистовъ извстнаго лагеря не сдлаетъ откровеннаго признанія относительно руководящихъ имъ цлей: извстно какъ осторожно отмалчивается на этотъ счетъ петербургская печать; но сквозь извороты журнальной полемики и фразистаго либерализма не трудно разглядть что подкладкою всхъ такъ-называемыхъ высокихъ взглядовъ и разглагольствованій объ общественныхъ задачахъ служитъ именно усвоенное современною печатью узское и мелочное поклоненіе журнализму. Небольшой разборъ одной журнальной статьи, къ которому мы сейчасъ обратимся, вполн оправдаетъ нашу догадку.

Г. Пыпинъ давно уже занимается въ Встник Европы разработкой исторіи нашей литературы и общественности въ текущемъ столтіи – съ той точки зрнія которая подъ историческою критикой понимаетъ такъ-называемое развнчаніе и низведеніе съ пьедесталовъ. Эту точку зрнія г. Пыпинъ весьма усердно проводитъ въ наиболе распространенномъ петербургскомъ журнал, производя въ литературной и общественной исторіи новой Россіи такія же точно опустошенія какія его сотоварищъ по университету и по журналу, г. Костомаровъ, производитъ въ исторіи старой Руси. Коллекція развнчанныхъ русскихъ дятелей, благодаря этой дружной работ двухъ ученыхъ журналистовъ, обогащается съ каждымъ годомъ. Еще недавно г. Пыпинъ развнчалъ Карамзина, довольно неожиданно показавъ въ немъ ограниченнаго человка и крпостника; теперь онъ подвергаетъ той же операціи самое свтлое, самое дорогое въ нашей литератур имя – Пушкина. Повидимому есть что-то роковое въ этомъ движеніи, боле и боле овладвающемъ нашею журналистикой: разъ вступивъ на этотъ путь, кажется нельзя уже остановиться; по крайней мр въ послдней стать своей г. Пыпинъ, начавъ низведеніемъ съ пьедестала Пушкина, съ цлью подложить его подъ ноги Гоголю, кончилъ тмъ что развнчалъ и самого Гоголя, чтобы бросить его подъ ноги г. Пыпину, взгляды котораго оказываются неизмримо шире и просвтительне взглядовъ Пушкина и Гоголя. Приходится думать что оцнка литературныхъ, художественныхъ и общественныхъ идеаловъ прошлыхъ десятилтій съ высоты современнаго петербургскаго журнализма становится у насъ закономъ, на которомъ думаютъ утвердить новую критику.

Авторъ характеристикъ литературныхъ мнній (Встникъ Европы, апрль), движимый желаніемъ оправдать Гоголя въ томъ что онъ оказывается ниже Пыпинскихъ воззрній, складываетъ всю вину на Пушкина. Пушкинъ и его друзья виноваты въ томъ что Гоголь вышелъ въ своихъ произведеніяхъ недостаточно либераленъ; они привили ему консервативныя идеи своего кружка, поставили его въ близкія отношенія къ высшимъ сферамъ и подтолкнули издать Выбранныя мста изъ переписки съ друзьями. – «Онъ (Гоголь) считаетъ Пушкина своимъ учителемъ, горестно замчаетъ г. Пыпинъ; – его друзья – люди Пушкинскаго круга; среди ихъ онъ проводитъ свою жизнь; они считаютъ его своимъ – но тмъ не мене его дло выходитъ изъ ихъ умственнаго и общественнаго горизонта; поэтому самъ Гоголь, привыкшій смотрть ихъ глазами, и могъ не уразумть вполн того смысла какой имли его произведенія для общественнаго развитія. Въ своихъ теоретическихъ понятіяхъ Гоголь отчасти сохранялъ простыя патріархальныя традиціи, отчасти заимствовалъ взгляды Пушкинскаго круга, но въ своемъ творчеств онъ уже былъ человкомъ новаго историческаго слоя. Его друзья изъ Пушкинскаго круга на первыхъ порахъ поняли высокій поэтическій талантъ Гоголя и его художественную силу – но они не поняли общественнаго значенія его произведеній, и потомъ отступились отъ нихъ, когда сдлалось ясно ихъ дйствіе на общество.»