Нужные вещи (др. перевод)
Шрифт:
Алан достал поднос из шкафчика над кухонным столом и подумал: она врет насчет рук. Не важно, насколько ловко она обращается с телефоном, — боли были такими же сильными, как и в прошлом году, если не хуже.
Мысль о том, что Полли ему солгала, не очень его огорчила; его точка зрения относительно искажения правды была намного терпимее, чем ее. Возьмем, к примеру, ребенка. Она родила его в начале 1971 года, через семь с лишним месяцев после побега из Касл-Рока. Она рассказала Алану, что ребенок — мальчик, которого она назвала Келтоном, — умер в Денвере, в возрасте
(кроме тех случаев, когда это была Энни)
Да,подумал он. Кроме тех случаев, когда это была Энни.Верно подмечено, а главное — вовремя.
Почему он решил, что Полли говорит неправду? Она слишком часто моргала? У нее был слишком прямой, слишком пристальный взгляд? Что-то было не так в том, как она поднимала руку и рассеянно теребила ухо? Как она скрещивала ноги — старый детский сигнал, означающий это все понарошку?
Все это вместе и… ничего. По большей части это был скрытый сигнал, звучащий у него в голове, как сирена в аэропортовском металлодетекторе, которая включается, когда через рамку проходит кто-то с металлической заплаткой на черепе.
Впрочем, эта ложь его вовсе не злила и не волновала. Бывают люди, которые обманывают ради выгоды, люди, которые лгут от боли, люди, которые врут постоянно — просто потому, что идея говорить правду им абсолютно чужда… и есть люди, которые лгут потому, что ждут подходящего момента для правды. Он знал, что ложь Полли насчет Келтона относится к этому последнему разряду, и он был готов ждать. Придет время, и она раскроет ему свои секреты. Спешить некуда.
Некуда спешить:сама мысль светилась радостью.
Ее голос, доносившийся из гостиной — спокойный, красивый и такой правильный, — тоже радовал и успокаивал Алана. Он еще не избавился от чувства вины за то, что приходит сюда и знает, где лежит вся посуда и утварь, за то, что он знает, в каком ящике шкафа в спальне она держит чулки и где у нее начинаются и заканчиваются полоски незагорелой кожи, но все это не имело значения, когда он слышал ее голос. Потому что ее голос медленно, но верно становился для него голосом дома.
— Если хочешь, я к тебе загляну попозже… Ах, ты уже… Ну и правильно, сейчас тебе нужно как следует отдохнуть… Завтра?
Полли рассмеялась. Рассмеялась легко и свободно, и Алан почувствовал, как от этого смеха мир вокруг обновился. Он подумал, что, если она будет вот так смеяться, он хоть всю жизнь готов ждать, пока она не раскроет ему свои секреты.
— Нетти, даже и не думай! Завтра суббота!Я
Алан улыбнулся. Он выдвинул ящик под плитой, нашел там пару прихваток и открыл духовку. Одна картофелина, две картофелины, три картофелины, четыре. Как, интересно, они вдвоем съедят четыре громадных печеных картофелины? Хотя он должен был догадаться, что еды будет много, потому что именно так Полли и готовит. За этими четырьмя картофелинами явно скрывался какой-то еще секрет, и когда-нибудь, когда Алан получит ответы на все свои «почему» — ну, или на большую их часть, или хотя бы на половину, — чувство вины и смущения обязательно должно пройти.
Он вынул картошку. А через секунду пискнула микроволновка.
— Ой, Нетти, мне пора…
— Все в порядке! — заорал Алан. — Я держу ситуацию под контролем! Не волнуйтесь, дамочка! Я из полиции!
— …но если тебе что-то понадобится, обязательно позвони мне. Ты уверена, что у тебя все в порядке?.. А если что-то будет не так, ты мне скажешь?.. Хорошо… Что?.. Нет, просто спросила… Тебе того же… Спокойно ночи, Нетти.
Когда Полли вернулась на кухню, Алан уже выложил цыплят на стол и выворачивал одну из картофелин из кожуры ей на тарелку.
— Алан, милый! Не надо было… зачем?
— Обслуживание по высшему разряду, красавица. — Он понял еще одну вещь: когда руки у Полли плохи, как сейчас, ее жизнь превращается в серию маленьких и мучительных сражений; обычные, пустячные дела повседневной жизни становятся полосой изматывающих препятствий, и все их надо преодолевать… а наказанием за неудачу становятся боль и унижение.
— Садись, — сказал он. — Давай цыплятничать.
Она рассмеялась и обняла его. Его неутомимый внутренний наблюдатель отметил, что она обхватила его спину предплечьями, а не ладонями. Зато другая — не столь отстраненная и бесстрастная — часть его сознания почувствовала, как ее ладное тело прижалось к нему и как сладко пахнут ее волосы.
— Дорогой ты мой, — сказала она тихо.
Он поцеловал ее, сначала нежно и осторожно, потом — настойчивее и сильнее. Его руки скользнули вниз, к ее упругим ягодицам. Ткань ее старых джинсов была мягкой и шелковистой, она скользила под пальцами, как бархат.
— Сядь, громила, — скомандовала она. — Сперва кушать, потом обжиматься.
— Так мне можно надеяться? — спросил он. Если ее руки не стали лучше, она переведет все в шутку и найдет предлог отказаться.
Но она ответила:
— И даже нужно.
Алан сел за стол. Пока что все шло хорошо.
Пока что.
5
Когда они убирали со стола, Полли спросила:
— Эл приедет домой на выходные?
У Алана было два сына. Старший, оставшийся в живых, сейчас учился в Милтоне, Военной академии южнее Бостона.
— Нет, — сказал Алан, собираясь мыть тарелки.
— Я просто подумала, в понедельник ведь день Колумба, три дня выходных… — сказала она как бы между прочим.