Нужные вещи (др. перевод)
Шрифт:
— Нет, Алан. Никаких «но». Знаешь, Рэй Ван Аллен тоже винит себя… кажется, это называется «тяжким утренним самокопанием». Ты считаешь, что он виноват, что просмотрел опухоль?
— Нет, но…
— А я? Я работала с ней бок о бок, я ее видела каждый день. В десять утра мы пили кофе, обедали в двенадцать и опять пили кофе в три. Со временем мы стали близки и многим друг с другом делились, причем достаточно откровенно. Я знаю, Алан, что ты ее полностью удовлетворял и как друг, и как любовник, и я знаю, что она очень любила своих мальчиков. Но если под влиянием болезни
— Нет, но…
Она снова сжала его запястье — слегка, но со смыслом.
— Я хочу тебя кое о чем спросить. Это важно, так что подумай, прежде чем отвечать.
Алан кивнул.
— Рэй был ее доктором, и если что-то и было, он не заметил. Я была ее подругой, и если что-то и было, я не заметила. Ты был ее мужем, и если что-то и было, ты тоже этого не заметил. Но это еще не все.
— Что-то я не понимаю, к чему ты клонишь.
— Еще один человек был к ней близок, — сказала Полли. — Думаю, он был к ней ближе, чем кто-либо из нас.
— Кто…
— Алан, а что говорил Тодд?
Алан уже вообще ничего не понимал, как будто она говорила на каком-то иностранном языке, которого он не знал. Он смотрел на нее, ожидая объяснений.
— Тодд, — нетерпеливо повторила Полли. — Твой сын Тодд! Который не дает тебе спать спокойно. Дело ведь в нем да? Не в ней, в Тодде.
— Да, — сказал он. — Дело в нем. — Его голос дрожал, и срывался, и отказывался подчиняться. Алан почувствовал, что внутри у него что-то сдвинулось, что-то очень большое и основательное. И теперь, лежа в спальне у Полли, он вспомнил тот момент в кухне со сверхъестественной четкостью: ее руку на своем запястье в желтом столбе заходящего солнца; ее волосы, искрящиеся, как золото; ее светлые глаза; ее нежную настойчивость.
— Она силой заставила Тодда сесть с ней в машину? Он отбивался? Кричал? Дрался с ней?
— Нет, конечно. Она же его ма…
— Тодд поехал с Энни в магазин. Чья это была идея? Его или ее? Можешь вспомнить?
Он собрался сказать «нет», но вдруг вспомнил. Копаясь в финансовых отчетах участка, он слышал их голоса, доносившиеся из гостиной:
Я еду в магазин, Тодд, — поедешь со мной?
А можно мне будет глянуть кассеты?
Да. И спроси у папы, ему ничего не нужно?
— Идея была ее, — сказал он Полли.
— Ты уверен?
— Да. Но она его просто спросила. Она ему не приказывала.
Это внутреннее нечто— нечто большое и фундаментальное — продолжало сдвигаться. И если оно упадет, оно вырвет громадный кусок у него из души, потому что корни этого нечтопроросли очень глубоко.
— Он ее не боялся?
Теперь уже Полли допрашивала его, как сам он допрашивал Рэя Ван Аллена, и он ничего не мог сделать. И если честно, не особенно-то и хотел.
— Тодд — Энни?! Боже, конечно, нет!
— В последние месяцы перед их гибелью?
— Нет.
— В последние недели?
— Полли, я был не в том состоянии, чтобы замечать подобные вещи. Дело Тэда Бомона, писателя… всякая чертовщина…
— Ты имеешь в виду, что ты был настолько занят, что не замечал Тодда с Энни, когда они были рядом, или просто редко бывал дома?
— Нет… да… то есть дома-то я, конечно, бывал…
Алан чувствовал себя странно, отвечая на ее вопросы.
Как будто Полли накачала его новокаином и теперь использовала как боксерскую грушу. Тяжесть у него в душе — что бы это ни было — продолжала сдвигаться, набирая скорость и приближаясь к черте, после которой падение будет уже неминуемо.
— Тодд когда-нибудь говорил тебе: «Я боюсь маму»?
— Нет…
— Он когда-нибудь говорил тебе: «Папа, кажется, мама хочет убить себя и меня за компанию»?
— Полли, это уж слишком…
— Говорил?
— Нет!
— Он говорил, что она говорила или вела себя странно?
— Нет…
— А Эл уже уехал в школу?
— Какое это имеет…
— В гнезде остался только один птенец. Когда ты уезжал на работу, они были дома вдвоем. Она с ним завтракала, помогала делать уроки, смотрела с ним телевизор…
— Читала ему книжки… — глухо пробормотал он, не узнавая собственный голос.
— Скорее всего она была первой, кого он видел, просыпаясь наутро, и она же укладывала его спать, — сказала Полли, еще сильнее сжимая его запястье и серьезно глядя в глаза. — Если кто-то и мог заметить, что она изменилась, так это он. Но он никому ничего не сказал.
И вот тут эта тяжесть у него внутри сорвалась и упала. Его лицо исказилось болью. У него было такое чувство, как будто к этой штуковине был прикреплен пучок струн, соединенных с его душой, и теперь за каждую струну тянула нежная, но настойчивая рука. Его бросило в жар, в горле встал ком. Глаза защипало от слез; Полли Чалмерс двоилась, троилась и наконец раздробилась на всполохи света. Его грудь судорожно вздымалась, но легким уже не хватало воздуха. Он схватил Полли за руку (наверное, ей было очень больно, но она не проронила ни звука).
— Мне так ее не хватает! — закричал он, и глубокий судорожно-болезненный вздох разорвал пополам его фразу. Мне не хватает их обоих, о Господи, как же я по ним скучаю!
— Я знаю, — тихо сказала Полли. — Я знаю. В этом-то все и дело, Алан. Тебе без них плохо.
Алан заплакал. Эл плакал чуть ли не каждый день в течение двух недель, и все это время Алану нужно было его поддерживать. Сам он плакать не мог. Но теперь его прорвало. Слезы уже не подчинялись его воле. Он не мог умерить своей скорби, и — как он только что с невероятным облегчением понял, — ему и не надо было ее умерять.