Няка

Танк Таня

– Нет-нет, – заверила его Алина, с трудом сдерживая подступивший к горлу ком. – Это не опасно для жизни. Ты обязательно выздоровеешь.

– И начну новую жизнь, – слабо улыбнулся Стражнецкий и потянулся к ее руке. – Если ты меня простишь…

– Спи, спи, – и Алина положила руку ему на лоб. Погладила волосы, очертила брови, глаза, нос, губы…

Лишь когда Костик уснул, она позволила себе тихо поплакать. Надежда на благополучный исход почти покинула ее.

* * *

Понедельник и вторник прошли точно так же. Больной был крайне слаб,

ничего не ел. Вдобавок ко всему у него пожелтели склеры глаз. Завотделением тихо качал головой:

– Печеночная недостаточность усугубляется. Хорошо, хоть трансфузия плазмы помогает – коагулограмма стала получше…

– У него есть хотя бы один шанс?

– Я не господь Бог, чтобы делать такие прогнозы, – вздохнул доктор. – Летальность при отравлении пурпуксином очень высока…

– Но почему тогда он не погиб сразу? Значит, организм сопротивляется?

– Это яд замедленного действия. Но в ближайшие дни все должно проясниться.

Алина по-своему истолковала слова доктора. Она решила, что завтра-послезавтра начнется выздоровление.

– Потерпи еще немного, – сказала она Косте. – Скоро тебя выпишут. Я позвоню Кате и попрошу привезти тебе вещи.

– Не надо ей звонить, – буркнул Костик. – Отрезано. Я не вернусь. Скоро у меня начнется новая жизнь.

– В Москве?

– В Москве, Эмске или где-нибудь в другом месте – но новая. Долой эти ложные ориентиры, тараканьи бега, лицемерную любовь. Мне нужно дело по душе и любимая женщина рядом.

– И такая есть на примете? – улыбнулась Алина.

– Давно, – и Костя поцеловал ей руку.

Корикова ничего не ответила и перевела взгляд за окно.

– Наверно, тебе трудно меня простить, – заговорил Костик. – Но я ничего не понимал в этой жизни! Я считал, что счастье – это иметь шикарную квартиру, заседать в Эмской Раде, отдыхать на Бали и тусоваться по стрип-барам. И чтобы приблизиться к этому, я сделал ложный шаг. Женился на избалованной, безмозглой, бессердечной стерве. Что же удивительного…

– Не говори так о ней, – перебила его Алина. – Отчего же ты вдруг прозрел?

– Я несчастлив, Алин. Я потерял вкус к жизни. Меня ничто не радует, ничто не огорчает. У меня нет никаких радостей, кроме вечернего бокала коньяка и сигары. Мне неинтересно то, чем я занимаюсь. Эти бесконечные заседания, совещания… Все равно я там лишь исполнитель, статист. Светлые перспективы оказались ограничены этой лживой ячейкой, куда я вступил опять-таки против своей воли. Я раньше думал, что богатые живут очень интересной и насыщенной жизнью. И это оказалось фикцией! Я думал найти утешение в женщинах, но и в них перестал влюбляться!.. Но я не верю, что все потеряно. Если я и свернул не на ту тропку, могу же я вернуться на правильный путь? Как ты считаешь?

– Можешь. Безусловно, можешь. Но ты должен понимать, что масштабы перемен будут грандиозны. Ты готов отказаться от своего статуса, выйти из политсовета «РВС», перестать мелькать на экранах и вылететь из списка самых влиятельных?

Стражнецкий замолчал, но через пару секунд выпалил:

– О боже! Конечно, готов. Все, что ты перечислила – суета, пустота и ложь.

Мы с тобой уедем в другой город… лучше на море… купим виллу… ты будешь разводить розы, а я – ставить химические опыты, выводя формулу моей мечты. Знаешь, в юности я хотел создать одно вещество… ну ладно, это неинтересно… А по вечерам мы будет ходить на набережную и прямо на виду у всех танцевать румбу. Я научу тебя… Так и проживем свои дни в гармонии и любви.

– А ты знаешь, сколько стоит вилла? – усмехнулась Корикова. – У меня нет таких денег.

– Зато они есть у меня. Вернее, будут.

– Откуда?

– Ну, мы с амебой кое-что нажили. Да еще один проектик намечается…

– Боже, ты говоришь о новой честной жизни и тут же рассказываешь мне, как «обуешь» жену при разводе. Ты сам-то понимаешь, что неисправим? И неужели ты думаешь, что я соглашусь выйти замуж за человека, оставившего на бобах жену и детей?

– Но это вынужденный шаг. А потом мы с тобой заживем очень счастливо…

– Согласившись на это, я подпишусь под приговором себе самой. Потому что, когда спустя энное количество лет под бульдозер твоей рефлексии попаду уже я, ты точно так же откажешься от меня, а свою якобы любовь назовешь ошибкой… Как тебе можно верить?

Вне себя от возмущения, Алина вырвала у него руку и отошла к окну.

– Какая ты чистая, порядочная, – донеслось ей вслед. – А я действительно глубоко порочный и заблудший человек. Ориентиры напрочь сбиты. Видишь, я даже не могу отличить черное от белого, добро от зла… Но ведь ты поможешь мне? Только с тобой я смогу стать другим… вернее, самим собой, только настоящим… Если ты скажешь «нет», лучше мне сдохнуть здесь и не мучать ни себя, ни людей…

Обливаясь слезами, Алина приблизилась к его постели.

– Костик, милый, – она торжественно взяла его за руки. – Если я нужна тебе, я буду с тобой. Только не делай больше ничего нечестного и подлого. Уйди из этой лживой, лицемерной партии… брось свою продажную газету… оставь все жене и детям… Поверь, без этих жертв новую жизнь тебе не начать. Да и не жертвы это… ты сам поймешь, как хорошо тебе станет без всех этих бирюлек…

Глаза Кости влажно блестели. Он поцеловал сначала одну Алинину руку, потом другую.

– Ты святая, – прошептал он.

* * *

В понедельник с утра пораньше Зина отправилась в клуб. Поскольку главный редактор взяла административный по семейным обстоятельствам, Рыкова решила, что и ей в редакции делать нечего. Тем более, на носу у нее свадьба, и дел невпроворот. За каких-то четыре дня ей нужно похудеть еще на три килограмма, покрасить волосы, сделать маникюр, педикюр и пилинг всего тела, нарастить ногти и хотя бы пару раз посетить солярий.

– Вот это пассаж, – застыла она на пороге тренажерки, увидев, что Кирилл занят с Катюшкой. Распластавшись на фитболе, она пыталась поднять туловище. Инструктор держал палец на ее животе, контролируя сокращение мышц пресса. Стражнецкая хихикала и не спешила принимать вертикальное положение, неуклюже елозя спиной по шару. Кирилл стоял рядом с сугубо деловым выражением лица.