Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
— Спасибо.
— Пожалуйста, — он сегодня щедрый, — и я решил проблему с сусликами.
— И?
— Детская студия «Нетландия». Не детский садик, конечно, и сон-часа там нет, но за детьми хотя бы смотрят, кормят и творчески их развивают.
— Творчески — это как? — я хмурюсь.
А Лавров протягивает свой телефон.
От яркого оформления сайта «Нетландии» пестрит в глазах и на тексте сосредоточиться сложно, но все же с программой и завлекаловкой для родителей я знакомлюсь:
— Лепка по вторникам, песни
— Дарья Владимировна, не язви.
Я фыркаю, и не язвлю я.
Вариант хороший, признаю, но почему-то искренне порадоваться не получается. Впрочем, радоваться мне и не надо, мне уходить надо.
— Правда, — он морщится и барабанит пальцами по столешнице, — студия работает только до обеда, но думаю…
— Да ладно, это нормально, — я отмахиваюсь, — у нас как раз практика около двенадцати-часа заканчиваться будет, так что забирать их смогу.
Нет, вообще официально практика до двух, но проходим мы ее не в областной больнице и не в военном госпитале, а значит отпускать нас будут раньше, поскольку по всеобщему мнению — стоит признать справедливому — мы только мешаемся под ногами и делать ничего не можем.
Наш максимум — мытье полов и ватные шарики.
К обеду же надраить полы и накатать шарики вполне успеваешь, даже раньше и все, аля-улю, поэтому проблема с сусликами прекрасно решена.
Только Лавров почему-то радоваться не спешит, молчит долго и наконец словно нехотя кивает:
— Спасибо.
— Пожалуйста, — я великодушно соглашаюсь и смотрю на время.
Уходить мне все же пора.
Без пяти шесть, а к семи мне надо быть уже в аэропорту.
— Я пойду тогда? — получается вопросом, и уходить я не спешу, только встаю и отдаю ему телефон обратно.
— Иди, — мне с усмешкой разрешают, — до завтра, Штерн.
— До завтра, Кирилл Александрович, — вежливостью на вежливость.
И вчерашний день просто не будем вспоминать.
Так проще.
И я уже зашнуровываю кеды, параллельно объясняя водителю куда ехать — все же дом Лаврова во дворе дворов, — когда Кирилл Александрович появляется в коридоре. Его пристальный взгляд я чувствую и макушкой.
— Да, там слева будет школа и до первого поворота и снова направо, а потом налево и там будет желтое здание, а после него еще раз налево. Нет, это не лабиринт и я не издеваюсь.
Я выпрямляюсь и на Кирилла Александровича смотрю с претензией.
Вот он не мог более нормальную квартиру купить?
Моего взгляда, к сожалению, не понимают и вопросительно приподнимают брови:
— Ты куда собралась, Штерн?
— Да, желтое с белыми и за ним налево, — ура, до паспортного стола водитель доехал, я закрываю динамик рукой и отвечаю уже Лаврову, — в аэропорт.
— Улетаешь?
— Подругу встречаю, — я огрызаюсь, ибо водитель оказывается в тупике.
Во всех смыслах.
И
И громко.
Так, что слышит даже Кирилл Александрович. И, поджимая губы, айфон он у меня отбирает.
— Эй…
— Штерн, помолчи, — он отрезает сухо и с — на минуточку! — моим телефон скрывается на кухне.
И… и что это значит?!
Я пытаюсь подслушать, но двери он тоже плохие установил: ничего не слышно! И отойти вовремя я не успеваю, дверь открывается и мою прелесть, меряя меня насмешливым взглядом, мне возвращают и не терпящим возражений тоном отрезают:
— В аэропорт я тебя сам отвезу.
Глава 18
Суслики остаются дома.
С Аллой Ильиничной.
Ее мы встречаем во дворе, и монстры с хитрым блеском в глазах начинают ныть в разы активней и жалостливей, что ехать никуда не хотят.
У них «Фиксики», паровоз между станциями, пассажиры, и вообще они голодные.
Пройти мимо таких великих страданий Алла Ильинична не может, поэтому «бедных деток» у нас забирают, попутно отчитав, и по делам с чистой совестью отпускают, разрешая даже не спешить обратно.
Ведь Алла Ильинична деткам, коих держат на черном хлебе и воде, решила испечь пирог — «Малиновый или яблочный хотите, ребят?» — с умилением спросила она, «Оба!» — с неменьшим умилением ответили скромные суслики, предвкушающе облизываясь, — и накормить настоящей ухой, кою они все вместе и сварят.
И, выезжая за ворота, я с возмущением гляжу в боковое зеркало, как вслед счастливо машут две запредельно довольные наглые рожицы, а Алла Ильинична улыбается и, кажется, даже украдкой перекрещивает машину.
Вот же…
— Эти дети слишком хитры для своего возраста, — бормочет Кирилл Александрович, кидая взгляд в зеркало заднего вида и криво усмехаясь. — Твое влияние, Дарья Владимировна.
— Чего?! — мое тихое возмущение перерастает в громкое негодование, и я, забывая о сусликах, оборачиваюсь к нему.
— Того, — он меня передразнивает, — кто умудрился за сорок семь, Штерн, за сорок семь человек отметиться на СНО[1]?!
Ну начинается, вспомнили.
Глаза к потолку машины закатываются сами.
— Это было лишь раз.
— И разными почерками.
— Просто признайте, что я талантлива.
И Эль тоже, ибо баллы для народа добывали мы на пару.
Вообще, если разобраться, то в нашей фальсификации сама кафедра и виновата. Нечего в третьем семестре злобствовать и лютовать, валя всех и лишая баллов, а нету баллов — нету зачета, допуска к экзамену и теста, который сдать реальней, чем устный экзамен. Вот и приходилось весь семестр вертеться и искать, где баллы добыть. За СНО их давали, но СНО проводили вечером, в самом удаленном корпусе, поэтому даже из-за баллов ходить получалось не у всех.