Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Ее «не могу рушить семью» продлилось до декабря, а потом сказочный принц возник на крыльце третьего корпуса и объявил, что ушел от жены и без Нины жить не может.
И букет алых роз в доказательство.
Эля с потемневшим от бешенства взглядом мы с Линой запихали обратно в здание в четыре руки, а потом еще около часа слушали его емкую характеристику всей ситуации.
Про камеры в корпусе и зловещее обещание замдекана отчислить за мат мы тактично напоминать не стали.
И совместная жизнь несчастных влюбленных
Бывает.
В апреле Глеб снова объявился на ступеньках — уже не третьего, а второго корпуса — и сходу получил от Вано по роже. Сломанный нос, и Нина, прощая все и сразу, на себе поволокла его в травму.
А в мае он снова ушел, и Нина, прогуляв три дня и зачет по топочке, решительно сказала: «Всё».
— Глеб документы на развод подал, Даха, — Нина все же заговаривает.
И очередь поджимать губы моя.
Хотя заорать Станиславским: «Не верю!!!» мне хочется больше.
— Тут кофе на углу, пошли, — я киваю на соседнюю с цветочным дверь, — у нас еще пятнадцать минут. И я хочу знать, что за зверь Юлия Павловна.
— Страшный зверь, — Нина расслабляется и фыркает, — редкостная су… сумчатая, как выразился Ромка, вспомнив, что матерится в больнице низя.
Я натянуто улыбаюсь и скребущих на душе кошек старательно игнорю.
Не мое дело, не мое!
Нина большая, и… может, правда, разведется?
— А что с Лилит? — себе я беру латте, а Нине ристретто и облокачиваюсь о стойку.
— Ее мы еще не видели, — Нина пожимает плечами, — но говорят, что чумовая тетка. Ее уважают и боятся. Нам посоветовали при виде ее мимикрировать под стены и не дышать.
Я задумчиво киваю.
— А вчера чем занимались?
— Давление мерили, — Нина закатывает глаза, и, забирая кофе, мы идем к больнице, — и слушали, чего нам нельзя.
— Проще сказать, что нам можно, — я хмыкаю.
— Ну так ты чего думаешь это сумчатое до обеда разорялось?
— Все так запущено?
Нина вместо ответа меряет сочувственным взглядом: мне знакомство со злом per se только предстоит.
— Давай по шкале Врана, — я предлагаю альтернативу.
И Нина задумывается, покачивая полупустой стакан.
— Одинаково, — наконец признает она, — и вообще их надо познакомить. Два таких совершенства не могут не встретиться.
— Все, ты меня добила, я ее уже боюсь!
— Пра-а-авильно делаешь, дорогая, — Нина передразнивает зловещее карканье незабываемого Врана и его любимое обращение тоже вставляет.
Я же передергиваю плечами и на высокое крыльцо центрального входа залетаю махом, тяну тяжелую и массивную дверь на себя, а Нина тянет меня в сторону.
— Слушай, тут такое дело… — она мнется, убирает брошенную ветром в глаза прядь
Еще один тяжелый вздох и едва слышное ругательство сквозь стиснутые зубы.
Я напрягаюсь, смотрю пристально, и Нина встречает мой взгляд с кривой усмешкой:
— В двести двадцатой палате женщина лежит. У нее рак легких, уже всё, и она очень похожа на мать Эля. Понимаешь?
Глава 24
— Да-ша! Да-ша! — суслики, умудряясь горланить на весь квартал и при этом улыбаться до ушей, несутся ко мне от самых качелей.
Метров сто.
И в последний момент я предусмотрительно успеваю отпрыгнуть в сторону, и монстры валят с ног ничего неподозревающего Эля, что злорадно скалится и упражняется в остроумии.
И подобной диверсии от меня не ждет.
— Даха, ты все ж коза, — приглушенно и душевно стонут где-то там, под радостно пищащими сусликами.
Они копошатся и вставать с Эльвина не спешат.
Его они тоже рады видеть.
— Ну что ты, милый, я просто делюсь с тобой радостью материнства, — максимально слащаво и высокопарно извещаю я, возвращая его же слова, и одариваю самой елейной улыбочкой.
Меня в ответ одаривают испепеляющим взглядом.
Ха.
Сам виноват, не надо тут было с едкостью карборановой кислоты восторгаться моему проснувшемуся материнскому инстинкту и наимилейшей пасторали, что открылась его взору.
— Они сломали мои ребра, — Эль жалуется.
В пустоту и небо, ибо суслики с него слазят и до меня все-таки добираются, пытаются отправить к Элю любоваться облаками и на перебой рассказывают, что сегодня они лепили из глины и у Яна получилась во-о-от та-а-акая черепаха, а у Яны — целая Пинки Пай.
— Вы с Кириллом завтра посмотрите? — Ян светится и от нетерпения подпрыгивает, дергая меня за руку. — Марина Сергеевна сказала, что к утру будут готовы, она не разрешила забирать. И папе с мамой надо будет показать. Мама сегодня обещала позвонить!..
— …Пинки Пай розовая, но розового не было, поэтому я красной сделала! — гордо вторит второе сообразительное дитя.
— Молодец, — я делаю умное, понимающее лицо, как на всех парах по биохимии, и за дите радуюсь.
Кто такая Пинки Пай?!
— Эй, народ, а про меня никто не хочет вспомнить?! — Эль показательно страдает, прижимая руки к ложным и колеблющимся ребрам с правой стороны. — Где моя первая медицинская, Даха?!
— Через три остановки, — помочь ближним я готова всегда, — ползи, везучий, в двадцать пятой как раз лучшая травма в городе.
— Бессердечная… — мой ближний и родной трагично всхлипывает, — вот так и дружи с тобой, верь тебе, а я может умираю тут…
Суслики, не замечая артиста погорелого театра, от достойного ответа меня отвлекают и забирают все внимание себе: