Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Вместе с Лавровым и сусликами.
И, только закидывая сыр в корзину, как тормоз года, дошла до мысли, что меня быть в магазине с Лавровым и сусликами не должно. Няни не составляют компании в подобных походах, няни не спорят, что будет на ужин — запечем рыбу или сделаем печень? — няни не долбят багетами по голове работодателей за очередную шуточку.
И студентки с преподами этого всего тоже не делают.
Это неприлично лично и… легко, естественно до ужаса, от которого сжимается
— Что, мы пойдем на второй круг споров по поводу сыра?!
Я мотаю головой, перестаю дурачится и отделываюсь односложными фразами до самого дома.
Его дома.
Кирилл Александрович не намекает, что мне пора уходить, а я оттягиваю момент, чтобы напомнить. Не хочу уходить, дома — пусто и тихо, и два включенных телевизора, колонки и ноут не в состоянии заполнить этой тишины.
Еще… Лёнька.
Мы не разговариваем с четверга, пять дней. Точнее, не говорю с ним я.
Не знаю.
Не могу.
И обида от равнодушного «я устал» меня все еще душит.
Он же отдохнул, позвонил в воскресенье, и я, ползя от Лины, где у нас был почти двухдневный девичник, ответила не глядя. Выслушала и где меня носит столько времени не ответила. Отключилась, и скамейка у подъезда меня встретила знакомой фигурой и букетом бронзовых роз.
— Данька! — Леня порывисто вскочил.
Преградил дорогу и схватил за руку. Сосед с немецкой овчаркой вышел вовремя, я успела выкрутить руку из его захвата и сбежать.
А вчера пришла рано, и бронзовые розы рассматривала из окна.
Он сидел до полуночи, а может и дольше.
В двенадцать я ушла спать.
И сегодня — я уверена — он сидит на той же скамейке и рядом лежат те же розы. Вот только цветы цвета моих глаз меня больше не трогают, не топят сердце и не заставляют улыбаться.
Мою улыбку вызывают монстры и идея какие интересные стихи мы будем учить. И это еще один повод задержаться…
Глава 25
На первой строчке Кирилл Александрович давится чаем и кружку поспешно отставляет.
К третьей у него становится слегка… ошалелый вид, словно его суслики по голове огрели чем-то тяжелым, а не стихи продекламировать решили, забравшись на стулья.
А на четвертой строчке он обращает свой кроткий взор на меня и, заломив брови, проникновенно интересуется:
— Штерн, ты серьезно?
— Да-а-а, — я радостно подтверждаю.
И суслики выразительно продолжают:
— Вот ползет большой, как кит
Ненасытный моноцит.
Три процента — поредел,
А
Про моноцит читает Ян, а про лимфоцит звонко выводит Яна:
— Лимфоцит поможет всем
В трудные моменты!
Девятнадцать — тридцать семь,
Вот его проценты!
— Остается нейтрофил, он сегменты накопил… — подхватывает снова Ян и для наглядности рубит в воздухе ребром ладони.
Всего четверостиший шесть, поэтому не разодраться и поделить по-честному Дашины стихи с непонятными, но интересными словами у нас получилось.
— А еще есть палочки, наши выручалочки… — важно заканчивает Яна.
Я слушаю с умилением и гордостью, утирая невидимые слезы невидимым платочком, и сверлящий взгляд Лаврова игнорирую.
Нет, ну что ему не нравится, а?
Рифма есть, оригинальность тоже.
Зуб даю, никто более интересного ничего не придумает. К тому же полезного, где еще лейкоцитарную формулу в таком формате кто услышит?
И вообще может радоваться, мы сначала Кребса начали учить, но доступно объяснить сусликам зачем щука съела непонятный ацетат и почему получился какой-то цитрат, у меня не получилось. К тому же на «альфа-кетоглутарат» монстры подвисли, а я сама запуталась.
Сложная вещь эта биохимия, лучше гистология…
И суслики замолкают и, размашисто поклонившись, реакцию дяди ждут, он же, прислонившись к столу, задумчиво смотрит на меня:
— Более нормального в твоем репертуаре, детский сад, конечно ничего нет?
— Тебе не понравилось? — суслики вопрошают вместе, скрещивают, как я, слаженным движением руки на груди.
И я не вижу их лиц, но как они разочарованно-обиженно вытягиваются представляю хорошо. Губы, наверное, тоже дрожат или надуваются.
Какая вожжа под хвост попала Лаврову за те полтора часа, что мы готовились в детской?!
Кто его успел укусить и из благодушного настроения довести до раздражения и мрачно сверкающих глаз?
Мы ведь так хорошо провели день, а он сейчас берет и все портит.
Перечеркивает.
— Кирилл Александрович, будьте милосердны, дайте проявить мои единственные знания гисты хоть где-то, — я ехидно умоляю и злюсь, ибо монстров он обязан был похвалить.
Они старались.
— Боюсь представить какие у тебя тогда единственные знания по анатомии, — Лавров цедит тихо, но я слышу.
Как и топот сусликов, что соскакивают на пол и проносятся мимо меня в детскую.
И ладно, Кирилл Александрович, уговорили. Единственные знания по анатомии так и быть продемонстрирую.