Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Честь знакомиться выпала мне, и мы познакомились, а потом разговорились и Фрейлиграта в оригинале по дороге до моего дома я оценила.
«Люби, пока любить ты можешь[1]…»
Позже Лёня уверял, что это был единственный поход в клуб, и он сам не знает, почему согласился в тот день составить компанию своим однокашникам, отмечавшим сдачу сложного зачета, и почему заговорил со мной.
Я ведь сначала ему совсем не понравилась.
Но на следующий день он появился у ворот школы и позвал гулять, а я через три месяца позвала
Им он понравился, хотя бы потому что с появлением Лёньки я перестала пропадать в клубах, ненавидеть всех из-за загубленной жизни и общаться не пойми с кем.
Я стала учиться, ибо Лёня как-то сказал, что на финансы и управление грызть гранит науки его отправил отец. У него своя компания и ему, Леониду Аркадьевичу, ее потом наследовать, поэтому экономический.
Чистый расчет, никакого желания и романтики.
И меня почему-то это успокоило, смирило с неизбежным.
Заставило явиться и написать все экзамены в июне, а в конце июля я растеряно созерцала свою фамилию в списках зачисленных.
В мед.
Без вариантов, ибо в остальные вузы я подавала только на бюджет и балл по обществу у меня был небольшой, поэтому я пролетела везде…
И рассказываю я это всё первый раз, вспоминаю и хмурюсь.
Без Лёньки я бы тогда не взялась за ум, не поступила бы и… и вообще бы в моей жизни ничего бы не было того, что имею я сейчас.
Да.
Лина, обняв подушку, слушает молча, не перебивает.
— Так разве можно жить три года с уверенностью, что любишь человека, а потом взять и разлюбить за считанные дни? — я задаю мучающий меня вопрос. — Нет! Нельзя разлюбить просто потому что появляется кто-то еще и показывает, что заботы может быть больше, что вместо ворчания есть насмешка, что всегда есть о чем поговорить, что тебя тоже слушают, что… Лина!
— М-м-м?
— Я люблю Лёньку!
— У-у-угу.
— А с этим у меня одни только сделки!
— Ага.
— И вчерашний вечер я просто забуду, и сон тоже, и вообще все забуду! Я не стану рвать с Лёнькой, который сделал мне предложение и меня, несмотря ни на что, любит только потому что некоторые предложили себя поцеловать. Да он просто издевался, вот!
— Конечно, — Лина соглашается со смешком.
И… мои терзания обрывает будильник.
В терапии Лаврову делать нечего, но я все равно хожу с оглядкой и вздрагиваю от каждого шороха.
И от голоса Любочки за спиной я подпрыгиваю:
— Дарья Владимировна, спустись до приемника. Лилиана Арсентьевна сказала мальчика поднять. В двести пятую. Сможешь?
— Конечно, — я выдыхаю и китайским болванчиком киваю.
Чем дальше от реанимации, тем проще мне дышать.
Сопроводить же до палаты вообще легко.
Легко, но не в этот раз.
В кабинете приемника меня ждет Лилиана Арсентьевна, что сидит за столом и быстро заполняет историю, и… хамло.
Как
— И че меня типа с этой деткой идти? — он, развалившись на стуле, оборачивается и нагло-лениво оглядывает меня с ног до головы и выносит оценку. — Ниче так, на раз сойдет. А еще девочки красивые есть?
— Егор Николаевич, у нас в больнице красивых девочек нет, — Лилит говорит безразлично и вежливо, только на грани восприятия от ее голоса несет убийственным морозом, — в больнице работает медицинский персонал, который будет оказывать вам положенную медицинскую помощь. Давайте мы с вами сразу это уясним, дабы избежать в будущем различных… эксцессов. Мне бы не хотелось доводить ситуацию до преждевременной выписки вас за нарушение режима.
— Чё? — он удивленно вскидывает брови и, запрокинув голову, хохочет. — Хочешь сказать, что перепих, например, с этой деткой будет нарушением режима?!
— Да, — Лилиана отрезает и, перестав писать, поднимает голову.
Смотрит.
И под ее взглядом хамло тушуется, и ироничная улыбка становится кривым оскалом. Он поводит плечами:
— Да больно надо! Че, шуток не понимаем?
— Не понимаем, Егор Николаевич, — Лилит встает и протягивает мне листок. — Дарья Владимировна, передашь на пост. И скажи Любе, чтобы ко мне зашла.
— Хорошо, — я киваю, забираю бумаженцию и Егору Николаевичу на дверь указываю, — пройдемте за мной.
— Вау, — он восторженно цокает языком, — говоришь, как в ментовке. Сыграем в жестокого полицейского? Хочешь меня наказать, м-м-м?
Коридор, один переход и лестница — я выдержу.
Непроницаемое лицо, прямая спина, и вечером я обязательно отмоюсь от этого липкого взгляда. Или нет, вечер — это долго, душ подойдет и больничный. Идти к сусликам, ощущая себя вываленной в грязи, я не могу.
Мерзко.
И стыдно.
Димыч ведь учил меня за себя стоять, ставить на место зарвавшихся уродов, а я сейчас молчу. Молчу, терплю и не могу дать хук справа или апперкот. Мне нельзя обеспечить нокаут этому… этому, мне даже ответить ему ничего нельзя.
Пациент, как и клиент, всегда прав.
И поправка, не «как», медицина и есть услуга, а медперсонал — обслуга. Не мои слова. Один из пациентов, которому не дали в палату поставить личный телевизор, орал маме на все отделение, чтобы она приструнила свою распоясавшуюся обслугу.
— Кстати, зачетная задница, — мы поднимаемся наконец по лестнице, и он одобрительно свистит, — качаешься? Или танцуешь? Я предпочитаю стриптиз, запомни на наше с тобой ближайшее будущее. И да, детка, для тебя я просто Гор. А ты для меня кто?
«Просто Гор» хватает меня за руку, дергает на себя, разворачивая, и запах мяты выдыхают мне в лицо:
— Ну ты чего молчишь, а? Бука, да?
— Руки уберите, — руку я выдергиваю и отступаю, насколько площадка между этажами дает отступить, — и…