Няня по контракту

Ночь Ева

— Ах, ты… — зашипела Ленка, сжимая в руках чайную ложечку. Будь это нож, уже б в меня воткнула от злости.

— И маленький совет, — сказал я, поднимаясь: — Не рожай детей, Лен. Вообще. Ни для себя, ни для пользы дела. У тебя калькулятор вместо сердца. Детям там места не находится. Есть одна вещь, которую я бы оплатил для тебя с превеликим удовольствием: операцию по кастрации. Или как там она у вас называется?

Она не выдержала. Швырнула в меня пирожным. Я увернулся и ушёл. У меня там дети, считай, сами. Кристина — это хорошо. Но она не Анька. Разрисуют её ещё под хохлому или кота на неё натравят. Буду потом выслушивать стенания год, не меньше.

Так что я домой спешил. Но пока

ехал, несколько очень важных звонков сделал. По поводу бывшей. На всякий случай. Чтобы она понимала: я не шучу и держу руку на пульсе. Не дам ей больше к нам приближаться. Да она и сама не захочет, я в этом уверен на все тысячу процентов.

53.

Анна

Иванов привычно ввалился ко мне ночью. Я почему-то думала, что он возьмёт паузу. Бесконечно усталый, глаза красные, щетина на щеках. Но такой дорогой и желанный. Мой Димка.

— Впустишь? — кривит губы он в улыбке. — Или порадуем твою соседку?

Ему явно доставляет удовольствие дразнить старушку. Она снова маячит в дверях — я вижу, как выглядывает в щёлку, наблюдает. Гордо несёт свой пост номер один.

Конечно, я его впущу. Хотя для смеха можно и поломаться. Но он такой измученный…

Иванов с поцелуями на меня не набрасывается, а идёт в кухню. А я с ужасом думаю, что у меня пустой холодильник. Наверное, даже макарон нет. Да вообще ничего нет!

— Кофе и поговорим?

Он падает на стул, приваливается плечом к стене.

Кофе у меня есть, к счастью.

Пока я вожусь у плиты, Димка молчит. Смотрит в пустоту или на меня — не знаю, стою спиной, и оборачиваться пока не хочется. Я до сих пор в себя не пришла от некоторых фактов, что всплыли сегодня.

— Тина на два года меня старше. Всего. Тётка, — крутит головой Иванов, как только я ставлю перед ним чашку с кофе. — Бабуля родила её поздно, как ты понимаешь. У неё… не совсем простая жизнь была, у баб Тони нашей. Она мужа рано потеряла, осталась одна с ребёнком на руках — матерью моей. А потом — поздняя любовь, все дела… Мама замуж выходила, когда у бабули вспыхнула неземная страсть. Кристинин отец был намного моложе. Слухов и пересудов было — завались. Мама говорит, всё сплетничали и ждали, когда же он её бросит. А жизнь, видишь, штука сложная. Он погиб незадолго до рождения Кристины. Нелепая случайность.

Димка шумно выдохнул и потянулся за кофе. Глоток, ещё один, словно ему необходима подпитка и поддержка. Я молчу. Как ни крути, мне важна эта история, хотя я ещё толком не понимаю, к чему он ведёт.

— Мы с Крис росли вместе. Мама с отцом работали, поэтому бабушка — очень важный в моей жизни человек. Помогала, воспитывала, вкладывала душу. Вот только Кристина… Не знаю, откуда это в ней. Она всю жизнь стеснялась свою мать. Особенно, когда в школу пошла. У всех мамы молодые, а у неё — старая. Может, её дразнили — не знаю. В детстве я в такие тонкости не вдавался. Самый большой надлом произошёл, когда она подростком стала. Ну, сложный период. Истерики. Какие-то явно надуманные страсти. Но с той поры Крис словно застыла и категорически не желала взрослеть. Она стыдилась, понимаешь? Всячески избегала объяснять и рассказывать, что бабуля — её мать. Она всем лгала, что мы брат и сестра. С того всё и повелось. А позже она запретила вообще говорить, что мы родственники.

— Поэтому ты ничего мне не рассказал, — киваю, но всё равно внутри скребутся кошки. Целая стая диких обидчивых кошек.

— Мы привыкли. Оберегать её, нянчиться, потакать. Я, наверное, сейчас страшную вещь скажу. Бабушка сама просила поддерживать её ложь. Если ей так легче.

— Ну почему? — качаю головой, но глаз не поднимаю. Так проще думать. — Как раз понятно и не страшно.

Она мать. Какая мать не поступится собой ради ребёнка? Лишь бы тот бы счастлив?

— Ну, как оказалось, матери бывают разные, — в голосе у Иванова железо прорезается. Это он сейчас явно об Алёне. — А наша ба, да, именно такой была. Всем ради Тинки жертвовала. А та… всё дальше и дальше уходила. Мы с ней намучились в своё время. Трудный подросток. Из крайностей в крайности. Рано во взрослую жизнь выпорхнула. Удивительно, что ей удалось всё выровнять. Она даже в институт поступила, пусть и не сразу. И только мы думали, что всё устаканилось, как у Крис — очередной кризис. Влюбилась без памяти. Уже вроде и не маленькая была, но трясло её невероятно. А потом выяснилось, что она беременная. Крис не собиралась рожать ребёнка. Хотела сделать аборт. Я ей не дал. Уговорил рожать. Но она ж упрямая. Не сразу ей далось правильное решение.

— Там, в клинике… — спросила я охрипшим почему-то голосом.

— Я всего лишь успокаивал её. Обнимал, слёзы вытирал. Может, и целовал, да. Как брат. Или уж правильнее — племянник. Не знаю, как это смотрелось со стороны. Тогда она окончательно сдалась и успокоилась наконец-то. Прошла курс лечения — у неё чуть выкидыш не случился. Митьку моим именем назвала. Всё время твердит, что он на свет появился только благодаря мне.

— Но ты бы мог сказать мне правду, Дим. Рассказать обо всём этом. А не придумывать фиктивную командировку.

— Мог, конечно, — смотрит он невесело в чашку с почти нетронутым кофе. Я наконец-то Димку разглядываю. Это не больно, оказывается, — правду слышать. — Но ты ревновала меня к ней. Вначале это казалось забавным. И Кристина знала. Я настаивал, чтобы мы прекратили фарс и шпионские игры. Кристина была категорически против. Не из вредности или желания тебя подразнить. Это всё её комплекс — паническая боязнь, что все окружающие узнают, что она тётка, а я — племянник. А мать у неё старая, родила её под сраку лет. В общем, слабоват я был в те времена против её артиллерии. Шёл на поводу. Мы всегда ей потакали. Но я бы рассказал. Чуть позже. Мне на тот момент важнее было, чтобы она приняла свою беременность, успокоилась и решилась рожать ребёнка, который не будет знать своего отца. Поэтому-то и соврал тогда о командировке.

— Боялся, что я не поверю? Буду истерики катать? — спрашиваю, а сама думаю: и не поверила бы, и катала. Точно бы сразу мозг вынесла со свистом.

— Боялся, — соглашается Димка. — Думал, ничего страшного не произойдёт, если мы ещё немного умолчим. Ну, в общем, вышло как вышло. А тебя, наверное, Алёна просветила?

Я киваю. Что тут скажешь? Один партизанил, вторая повелась на хорошо спланированную провокацию.

— Я эту вашу Алёну в упор не замечал. Нет. Даже не так. Знал о её существовании, но у меня была ты. А Алёна — просто какая-то другая девушка. Их много вокруг тогда было. Как декорации.

— А потом разглядел? — я всё же не могу удержаться. Хочется и поддеть, и, наверное, больно сделать. Может, потому что мне не всё равно. Я его ревную. Ко всем. Даже к чёртовой тёте Кристине — от старых привычек вообще сложно отказываться, а мозг, годами настроенный на совсем другие события, тормозит со страшной силой.

Иванов страдальчески вздыхает.

— Я не хочу об этом. Мелко как-то сейчас рассказывать, как всё случилось, в подробностях. Не могу, как в старой комедии воскликнуть: «Не виноват я, она сама ко мне пришла!». Это всё же степень ответственности. Да, переспал. Да, она забеременела. Да, я женился. Как и в случае с Тинкой, я и мысли не допускал, что Алёна сделает аборт. Нужно уметь отвечать за свои поступки и проступки тоже. Я умею. По-другому поступить не мог. И я честно пытался, чтобы у нас была семья.