Няня поневоле
Шрифт:
Сергей что-то говорит своим конвоирам. Они останавливаются. А мой любимый, задрав рукав на запястье, показывает мне браслет. Тяну руку к окну, замечая, как шелковый рукав волной скатывается на предплечье. И прислонив к грязному стеклу бриллиантовый браслет, улыбаюсь сквозь слезы.
Смешно сморщив нос, Сергей кивает. И подгоняемый полицией, бредет в участок. Поезд трогается, увозя меня от любимого. И мне лишь хватает сил кулем опуститься на постель и, зарывшись лицом в подушку, разрыдаться от собственного
— Что случилось, Полечка? — спрашивает удивленно, совершенно забыв свое любимое «Аполлинария».
— Я скоро умру, мы все умрем, — говорю ему сквозь слезы. — И вместо нас будут жить другие люди, которые даже имени нашего не вспомнят. И банк твой переименуют, Федя. Назовут в честь нового владельца.
— Ну и что? — пожимает плечами Шмелев. — Я и сам уже подумываю продать его. Денежки перевести в Эстонию или лучше в Швейцарию. И поселиться где-нибудь в Чинква Терре. Что скажешь, малышечка?
Вот только этого мне не хватало! Как меня тогда найдет Назарет? Вы об этом подумали, Федор Ильич? Скорее всего, все заранее обмозговал, дорогой муж. Полиция наверняка вашими стараниями к Сергею прицепилась.
«Не фантазируй, — обрываю саму себя. — Шмелев, конечно, всесилен. Но не настолько же!»
— Нет, Федя, — устало вытираю глаза. — Если ты хочешь от меня детей, то жить нужно в России. Наши дети не должны отвыкать от корней, — всхлипываю и мысленно молю Сергея приехать за мной.
«Найди меня, — умоляю, захлебываясь слезами.
Снова вижу его на перроне. И поднятую руку с браслетом. Осторожно опускаю рукав халата и, обхватив себя руками, опять начинаю рыдать.
— Я умру, мы все умрем. Я, ты, родители! — причитаю, стараясь не выдать истинной причины.
— Ты боишься родов? — догадывается Шмелев. Мыслитель, блин! Да я их принимаю и прекрасно знаю, как проходит весь процесс.
— Нет, — мотаю головой. — Я просто боюсь, что умру внезапно. Лягу спать и не проснусь никогда. Или ты, Федя…
Муж морщится. То ли его раздражает мое неожиданное «Федя», то ли не знает, как поступить.
— Позову-ка я лучше Людмилу, — вздыхает он, поднимаясь. Смотрит на меня внимательно, не двигаясь с места. А я, уткнувшись лицом в подушку, снова реву навзрыд.
— Странно все это, — бурчит он, всплескивая руками, когда моя Люся вбегает в купе. — Вышел лишь на минутку, а вернулся, тут потоп.
— Гормоны шалят, — вздыхает моя любимая доула. — Сейчас лучше пообедать и поспать.
— Я не хочу есть, — сообщаю сквозь слезы. — Ничего не хочу. Я скоро умру, зачем переводить продукты?
— Вы можете позвонить в ресторан, где сделали заказ? — серьезно спрашивает Шмелева Люся и, не дожидаясь ответа, дает указание. — Попросите у них для Линары куриный бульон и паровые котлеты.
— Да-да, конечно, — кивает Федор Ильич. — Может, уколоть что-нибудь?
— Таблетками обойдемся, — добродушно замечает Люся и со всех ног несется к себе. А вернувшись с аптечкой, наскоро ищет там нужное лекарство.
— Насчет обеда распорядитесь, — дает она указание Шмелеву. И тот, кивая, покидает купе.
— Ты чего разревелась? — шепотом спрашивает Людмила. — Назарова на перроне видела?
Я киваю и снова захлебываюсь слезами.
— Да что же это такое! — возмущенно восклицает Шмелев. — Как выйду, ты ревешь, Аполлинария!
— Плохо мне, — всхлипываю натужно. И припомнив, как чудили роженицы у нас в роддоме, добавляю. — Все в черном цвете. Мы все умрем.
— Вы ей дали успокоительное? — гневно рычит Федор Ильич.
— Когда? — обеспокоенно хмыкает Люся. — Вы вышли, она снова плакать начала.
— Может, мне лучше не выходить? — чешет затылок Федор.
«Вообще не заходи в купе! Исчезни из моей жизни! Забудь, что я существую! — вздыхаю я, стараясь успокоиться. Больше всего на свете хочу оказаться сейчас рядом с Сергеем. Утонуть в его медвежьих объятиях. Обвить обеими руками шею и никогда больше не отпускать. Испытывать счастье от мимолетных прикосновений, от каждого поцелуя и горящего взгляда. И чувствовать себя живой.
Люся умело впихивает мне в рот таблетку. Дает стакан воды и предлагает Шмелеву.
— Вы пока пообедайте, Федор Ильич, а я тут с Линарой посижу.
— Заботиться о жене — мой долг, — высокопарно заявляет Шмелев. И выжидательно смотрит на Люсю. А когда та выходит, садится рядом и берет мою руку в свои.
— Тебе нужно поспать, Аполла, — бубнит он обеспокоенно. — Закрывай глаза.
Прикрываю веки, чтобы не видеть рядом этого господина. Пальцы, зажатые в его ладонях, стынут, словно от вечного холода.
Стараясь отвлечься, вспоминаю стихи. Любые. Пусть даже обрывки фраз. Лишь бы переключиться, не думать о Сергее. Шмелев не дурак, быстро вычислит.
Вздрагиваю, когда его большой палец медленно царапает мою ладонь. Обычный возбуждающий жест. Но только не в исполнении Федора. Дергаюсь, будто воткнула пальцы в розетку.
— Ты слишком нервная, малышечка, — шепчет Федор. Да еще по ноге гладит, скотина! — Хочешь, я тебе колыбельную спою?
— В соседнем купе едет Лира, — вздыхаю я и сама не понимаю, что на меня нашло. Решила до конца строить из себя капризную чику? Может, так заставлю Шмелева отделаться от меня и согласиться на развод. — Попросите ее, Федор Ильич. Или это невозможно? — всхлипываю снова. Вспоминаю, как мы с Сергеем ходили в театр. И будто наяву вижу его в темно-синем костюме и белой рубашке.