Няня поневоле
Шрифт:
— Нет, — мотаю головой и добавляю яростным шепотом. — Я все слышала.
Муж закашливается, пытаясь скрыть изумление, но, совладав с собой, заявляет беспристрастно.
— Это хорошо. Теперь ты знаешь, что тебя ждет. И перестанешь выделываться.
Стянув штаны и толстовку, откидывает их небрежно на кресло. В полутьме я вижу худое белесое тело на худых ножках и с небольшим животиком. Федор демонстративно поправляет боксеры.
«Только бы не снял!» — проносится в башке ужасающая мысль. Но муж задумчиво пялится в темноту окна, а затем решительно
— Смирись, сучка крашенная. Иначе пожалеешь.
Задыхаюсь от коньячных паров и ненависти. Хочу заорать во все горло. Но как только открываю рот, ладонь мужа впечатывается в губы и подбородок.
— Молчи, стерва. Пожалей ребенка и этого недоумка-бандита. Его полиция уже приняла на семьдесят два часа. Поезд ему догнать не удастся. Подойти к нашему дому — тоже. Поэтому попрощайся с ним мысленно. Поплачь, что ли… И забывай. Навсегда забывай, малышечка. Может, тогда я смогу простить тебя.
19
Назарет
Семьдесят два часа. Сука. Три сраных дня, полностью изменивших мое сосуществование. Поставивших размеренную жизнь с ног на голову. Обухом по голове ударяет информация о муже моей любимой, находящемся с ней в палате. Уже туда забрался, падла… Ну да ничего, гадский хрыч, ты еще не знаешь Сережу Назарова. Больше всего сейчас хочется надраться водки. С Бахом или с Вагнером… кто согласится… Но нельзя, твою мать! Ни в коем случае нельзя. Нужна ясная голова, чтобы справиться со всеми бедами. Созвониться с главным врачом больнички. Договориться о встрече. Денег отсыпать, чтобы выгнал взашей дедушку Федю.
Пока я, считая себя самым умным, вел переговоры, этот говнюк решил забрать у меня самое дорогое. Линара и наш малыш… Хрен я их кому-то отдам. Тем более старому замшелому пню, которому на том свете прогулы ставят. Злюсь на жену. Могла бы и раньше все мне рассказать. Стерва. Зараза. Но такая любимая девочка! Сам себя останавливаю.
«Охолонь, Серый. У тебя поболе рыло в пушку!»
Выхожу из больницы и от отчаяния готов о любую стену треснуться башкой.
Идиот, недоумок, блин!
Трофим как больного или уколотого ведет меня к тачке. Вот уже и Ступа выбегает из-за руля. Кидается открывать заднюю дверцу.
— Да я сам, — рыкаю раздраженно. Отвесить бы себе хорошего пенделя. Или дать в морду Шмелеву. Стискиваю кулаки и челюсти. — Никто не умер, — бурчу, залезая в машину. И чувствую, как от собственных слов холодеет душа.
— Мама, родненькая, — говорю в трубку, как только слышу встревоженный голос матери. — Узнай по своим каналам, в каком состоянии Линара? Что с ребенком?
— Мне только что звонила Светлана Николаевна, — вздыхает мать. — Ребенка удалось сохранить. Она чуть позже организует вам встречу. Может, тебе удастся забрать домой нашу девочку. Как же так получилось, сыночек? — плачет мать в трубку.
— Как Марк? — спрашиваю с опаской. Мой сын лишился матери. Ну,
— С Маркушенькой все хорошо, — всхлипнув пару раз, радостно тараторит мама. — Я с ним. И Женя с нами. Не волнуйся, Сережа. Верни мне мою невестку и внука! Слышишь?
— Конечно, мам, — рыкаю в трубку. — Обещаю.
Пока я беседую с матерью, Трофим уже ставит на уши осведомителей. В больнице, в городе. Десятки глаз и ушей впитывают информацию, которая потом стекается к нам. У Трофима телефон не умолкает. Но все в «молоко». Неожиданно оживает мой айфон. Неизвестный номер. Но сейчас я готов выслушать каждого. Морщусь, отвечая еще одному «барабанщику». Опять, скорее всего, пустая болтовня. Но человек из окружения Дункана быстро по-военному докладывает. Следом за кувалдой, втесавшейся мне в башку вместе со словами доброй медсестрички, контрольным прилетает свая. Старый пердун увозит мою девочку. Номер поезда, вагона, время отправления. Все детали сообщают осведомители. У меня даже сил не хватает, чтобы совладать с собой. Все кончено. Можно не штурмовать больницу. Линары там уже нет. Шмелев забрал на правах мужа. Говорят, она покорно шла за ним, опустив голову. Как на плаху. Зато Шмелев держался павлином. Найду, откручу цыплячью башку. Но сейчас не это главное. Моей девочке удалось сохранить ребенка.
— Ступа, гони на вокзал, — рычу, я еле сдерживаясь. Смотрю на перламутровый циферблат и золотые фигурки. И словно не вижу ничего. Поезд ушел. В прямом и переносном смысле. — Едем в Арт-хаус, — цежу через силу.
Дорогой отрываю сайт РЖД и по номеру поезда гляжу маршрут. Хмыкаю довольно, разглядывая широкую петлю. Дорога идет вдоль озера. А значит, я смогу успеть, если напрямую.
— Договорись насчет вертолета, — кидаю Трофиму, выходя около мраморного крылечка. Ворвавшись в дурацкий ресторан с колоннами и статуями, сразу несусь на второй этаж, где, вальяжно развалившись в креслах, сидят Дункан и Таврида.
— Кайфово вам, ублюдки? — спрашиваю с порога. И как только Дункан угрожающе поднимается навстречу, бью его в репу. Вкладываю всю силу в удар. И дурной здоровяк оседая на пол, мямлит, как маленький.
— Ты чего, Назарет, в натуре…
Подхожу к изумленному Тавриде, который только и успевает встать из-за стола. Одним движением возвращаю обратно, сунув мордой в тарелку наваристого борща.
— С ума сошел? — орет Таврида, отряхивая со шнобеля капусточку. — С какого, бро? Может, объяснишь, что происходит?
— Это я жду от вас объяснений. Почему мне ничего не сказали, твари? — кричу, намереваясь снова врезать Дункану.
— Не трогай его, — поднимается из-за стола Таврида. — Он же контуженный. И так башка не варит, а ты еще последние мозги выбьешь…
— Говорите, что знаете, если жить хотите, — рычу, не сдерживаясь. — Голыми руками придушу. Или вывезу в лес и запытаю…
— Мы не знали, что это твоя девчонка, — ухает, будто филин, Дункан.
Таврида разводит руками, словно всем своим видом показывая «сам видишь, с кем приходится работать».