Ню
Шрифт:
убивать – легко
– Убивать легко, – сказал Ахмед. Он сидел напротив меня и медленно и сосредоточенно жевал питу, время от времени, макая ее в оливковое масло. Оно лоснилось у него на подбородке и капало с пальцев толстыми, медленными каплями. Пальцы – крепкие и смуглые – шевелились, как тугие червяки. Он мой старший брат. Я самый младший. А всего нас – семеро.
– Ты непутевый. Всю жизнь был непутевым… Рисунки твои… Вечно в облаках витаешь, выдумываешь. Отца на тебя нет, он бы тебя – живо…
Наш отец стал шахидом, когда мне было семь. Он ушел из дома, даже не попрощавшись, и только назавтра мы узнали, что произошло. К нам в дом приходили важные люди, а мулла возносил молитвы за нашу семью. Мать днем радовалась и смеялась, а по ночам плакала в подушку, чтобы не услышали соседи. Я не хочу – об этом. Хочу забыть…
– Ты слышишь меня или опять думаешь о всякой чепухе? Слушай внимательно и запоминай. Твои братья все знают, и в деревне знают тоже. Знают все. Сроку тебе – неделя, не больше, иначе позор падет на всю семью. Что это такое – ты знаешь. И знаешь, что надо делать.
– Аллах акбар…
Ах, если бы не любовь, мне бы никогда не узнать, что это такое —Австралия
Я ведь на, самом деле, мог никогда ее не увидеть, а так…
– Па-а-ап, ну, пап… Ну, послушай же…
Ее зовут Хания, ей двенадцать. У нее зеленые глаза и черные волосы. Я держу ее за руку и мы шагаем – один шаг мой и два – вприпрыжку – ее. Она мне по плечо, она стройная и гибкая, как веточка молодой вишни. Она любит всех и этим напоминает мне Анат, мою Анат, которую я целовал в густой тени под оливой.
Моя Хания, моя дочь – дитя этой любви.
– Па-а-ап, а у нас в классе новый мальчик. Он симпатичный.
Еще у нас с Анат есть дом и даже собака. У нас обязательно будут еще дети, а у них – их дети, наши внуки и в них – мы и наша, только наша – моя и Анат – вечность… И вода в их колодцах будет чиста и прозрачна, и вкусна…
Я вспоминаю свою деревню, одинаковые дома и узкие пыльные улицы в белом мареве пустыни. Лицо матери, руки Ахмеда. Мои дети, как и я, никогда не увидят моих братьев и мою мать. Я даже не знаю, жива ли она. Может, она уже умерла – не знаю.
Просто никому кроме меня не удалось побывать здесь, в этой чудесной стране – никому из них.
Мой колодец высох, в нем нет больше воды цвета пустыни. В нем нет – ничего…
Но как это здорово, что здесь есть оливы. Даже в самую страшную жару под ними тень и прохлада, и —Анат. Моя Анат
День сегодня сухой и жаркий. Тишина, словно все умерло кругом, остались только мы. Анат спит, прижавшись ко мне и положив под щеку ладонь. На ней зеленая юбка в складку и оранжевая майка на тонких бретельках. Ее груди набухли и стали тяжелее, чем раньше. Она улыбается во сне и произносит мое имя – Асаф.
Я так люблю ее – что не хочу жить.
– Асаф…
– Что, любимая? Ты уже проснулась?
– Я бы спала еще, но мне приснился странный сон. Страшный.
– Не бойся, забудь. Я с тобой. Спи, у нас еще есть время…
Она снова улыбается и поворачивает голову, чтобы поудобней устроиться на моей руке……Меня зовет мой колодец. Там прохладно, и не помнишь ни о чем. Вода – молчалива.
Я тихонько прикасаюсь губами к ее волосам. Запах счастья и солнца. Тень ресниц на щеке. Щека – горячая и гладкая. Влажный рыжий локон на ее шее. Чуть ниже – вот она, эта ямочка. И жилка…
Я люблю ее больше жизни. Вот только жизнь я не люблю совсем.
Сейчас самое главное – не думать. Так сказал Ахмед – не думать ни о чем. Правда, я не умею. Я с детства такой – думаю о нескольких вещах одновременно.
Травинка щекочет ее лицо. Она смешно морщит нос и снова открывает глаза.
– Я не могу заснуть. Я чувствую твой взгляд и просыпаюсь. О чем ты думаешь?
– О тебе. Я всегда думаю только о тебе. Все время.
Еще я думаю о нашем неродившемся ребенке. О своих непостроенных домах и больных, которых не вылечила – ты.
Я думаю даже о нашей собаке, хотя – не люблю собак.
Я думаю, я все время – думаю, а Ахмед говорил, главное – не думать…
Прижаться к тебе – хотя бы еще один раз…
Еще – один…– Аллах акбар!
И я бросаюсь в молчаливую воду цвета пустыни. Алый закат заливает мои руки и траву, и даже тень от старой оливы…
Но это – не закат…
То, что раньше стучало и болело в моей груди, вот тут – слева – успокаивается и замолкает.– Па-а-ап, а что означает мое имя?
– Хания, значит – счастливая. Ты же у меня счастливая, правда?
Но мой колодец молчит в ответ…А ведь выбери я тогда – Австралию…
Последний посыл
Как же хорошо, что мы, лошади не умеем разговаривать.
Зато – мы умеем скакать. А скачка – это… Еще мы умеем видеть и слышать. Ну и, конечно, больше времени для размышлений…
1. Малыш
Малышом называл его только я. Еще Дина, конечно. Другим он этого не позволял. Просто делал вид, что его не касается или отворачивался – даже морковка не помогала. Вообще, лошадиные имена, это целая наука. От кого, через кого, инбридинг, кровь, линии, породы… Для знатоков – и то сложно бывает, да и знатоков-то настоящих по пальцам одной руки пересчитать, как и настоящую скаковую лошадиную элиту.
На самом деле, кличка у него была обыкновенная – Лабиринт. Не так, чтобы очень благозвучно, но для лошади – вполне нормально и на слуху. Зато у родителей его, имена были, что надо – Лавиния и Бинго. Правда красиво? Представьте – полные трибуны, музыка, зеленое поле ипподрома, и диктор объявляет – «По третьей дорожке стартует Бинго под седлом мастера-жокея…»
Нет, с Малышовым отцом дела мне иметь не пришлось, да и не проявил он себя особо, как спортивная лошадь, так средненькие результаты показывал, а к четырем годам, когда ясно стало, что в гладких скачках [3] ему не светит, сначала решили было его в стиппльчезы [4] , но не повезло ему и там – упал, повредил сустав и… отправили его обратно в завод, как производителя, кровь-то в нем самая, что ни на есть, скаковая. Полукровка – карачаевская и английская скаковая порода… А почему именно так, а не иначе вышло – кто знает. Иногда кроме крови,
А Малыш, ну Лабиринт, то есть, с ним у меня такая история вышла…
Вы сами знаете, скачки – это тотализатор, то есть – деньги. Большие скачки – большие деньги. А стало быть, всегда найдется тот, у кого интерес не только и не столько спортивный. К чему я это говорю?
Я – жокей, понимаете? Я с лошадьми – с детства, я их люблю и нутром чувствую. И опыта у меня достаточно, и чувства пейса [5] . Я – жокей… А вот, оказалось, недостаточно всех этих качеств, чтобы… войти в элиту, что ли. Туда, где лучшие лошади, лучшие ипподромы, лучшие, лучшие, лучшие… Ну и призовые, а как вы думаете? Но надо, чтобы не только ты всего этого захотел и был достоин, а чтобы и тебя там захотели – тоже. Как везде… В общем, я на хорошем счету был, победы уже были, заметили меня, лошадей стали доверять, ставки делать. И вот, в один прекрасный день, перед стартом, подходит ко мне один наш… близкий к определенным кругам сотрудник, отводит в сторону и тихо говорит:
– Догадываешься, кто меня послал?
– Догадываюсь – говорю, – а что?
– Раз догадываешься, – отвечает – то велено передать… Короче, в последнем повороте возьмешь на себя, понял? Не пожалеешь…
Для непосвященных – перевожу. Это он мне так предложил перед выходом на финишную прямую придержать лошадь. Зачем и почему именно – мне и именно – тогда? Очень просто, лошадь, на которой мне в тот день предстояло скакать, была явным фаворитом, и ставки, соответственно, были в основном на нее. А представьте, что вместо фаворита первой приходит другая лошадь – темная и сколько тот, кто на нее поставил, может в этом случае получить…
Конечно, за этим следят, результаты скачки могут аннулировать, жокея – дисквалифицировать, даже уголовное дело открыть, но… Ведь те, кто такие дела делает, они тоже с мозгами и – неплохими. Почему – именно последний поворот? А там самая рубка и начинается – каждый хочет перед финишным броском позицию получше занять, чтобы не затерли, не задели, не помешали. И происходит маленькая давка между лошадьми и жокеями за место под солнцем. Попробуй, угляди тут, ты взял на себя, или тебя взяли в клещи…
…Послал я его. Правой – на пол… Жокей, как и лошадь, перед скачкой на взводе, и уж коли кто или что мешает…
…Скачку я выиграл, да и не я, в общем, лошадь сама за меня все сделала, мое дело было – не мешать, ну я и не стал… Класс – он и есть класс, что тут скажешь. И лошади и всадника…
Н-да… А карьеру жокейскую свою, выходит – проиграл. То, что мне в тот же вечер… Это – ладно, конный спорт – занятие не для слабых. Но вот, назавтра, получаю я командировку на конезавод – молодняк отбирать, жеребят перспективных. Это в разгар сезона! Классного жокея отправлять за тысячу километров от скачек, в горы… Я, конечно, сразу все понял, вот, как вы сейчас. Понял и – поехал. А что прикажете делать? В милицию (тогда еще по-старому было – милиция) идти – жаловаться?Конезавод, это такое место… Место, где начинается – все. Вся лошадиная жизнь, весь конный мир начинается – там. Рождение классной скаковой лошади планируется специалистами на годы, на поколения вперед. Ни одной случайности, ни одного непродуманного шага. А настоящая конная романтика, это табуны. Весной, летом сотни лошадей отправляются на пастбища, в предгорья. Свежий, горный воздух, мягкая молодая трава, свобода… Там-то они и растут, силу нагуливают, класс свой кровный, характер.
…За полторы недели мы с начконом отобрали положенное количество жеребят-полуторалеток, и все бы на этом и закончилось, вот только… На второй день я обратил внимание на одного пегого жеребенка – с большими белыми пятнами по крупу, по шее, из-за этого у него даже уши разные были, одно – белое, другое – черное. По кондициям своим он, вроде, ничего особенного не обещал и в призовые скакуны не метил, дело в другом. Не отходил он от меня, понимаете? Когда и где только было возможно, как тень. Сначала-то, издалека, а потом уже и поближе, и совсем близко. А однажды утром увидел меня, подошел просто и голову мне на плечо положил. И так мне тепло стало… Ну и люди кругом тоже ведь видят. Был там один старик – табунщик, вся жизнь его в табунах прошла, профессор в своем деле, живая легенда конезавода. Он мне и сказал однажды:
– Тебе, парень, с этим конем расставаться никак нельзя. Вы – друг для друга. Я такое за всю свою жизнь только два раза видел, понял? Так, значит, наш лошадиный бог захотел, так тому и быть. Если не возьмешь его, плохо будет. И – ему и – тебе…
Мне нечего было ему возразить. И к списку отобранных жеребят добавился……Знаете, на самом деле, речь-то ведь, совсем-совсем не об этом пойдет, не о лошадях. Начал я с них, с Малыша, потому, что… переплелось все слишком – не отделить одно от другого, да и понять одно без другого тоже – никак.
Что может быть проще и сложнее – любви? Если и вас она не обошла стороной, считайте – вам повезло, многие этого чувства так и не узнают, и не поймут. Но все равно – хотят и, вроде бы – стремятся. А когда она им, наконец, встретится…
Ну, вот, как мне – Дина…
2. Чувство женщиныЕсть такое чувство – чувство лошади. А есть – чувство женщины.
Главное здесь – не соврать. Самому себе и, как результат – ей. Научить этому – нельзя…
Вот, чувство лошади – это способность всадника ощущать ее движения и ее желания. Это ее физика и физиология, ее рычаги, ее плечо, ее скаковое тело и ее характер. Но можно сидеть в седле и просто… ну, еще пятьдесят пять килограммов лишнего веса, и – будь она хоть трижды элитная чистокровка… А иной и неказист, вроде, а в седло сядет, словно сросся с лошадью – не расцепить, и нет его и ее, есть один организм – гармония движения, гармония души, гармония скачки. Ей и посыл не нужен, она – сама…