o 821465f126f17ac5
Шрифт:
ношения младенцев – выцветший, блеклый, застиранный – и я могла
носить ее у себя на груди, помогая другим во время обходов.
Но потом она вновь простужалась. Блу часто ворочалась и не спала
дольше пятнадцати минут за раз. У нее постоянно закладывало носик,
и на следующий день температура поднималась так высоко, что я
ощущала жар ее тела, даже держа руку на расстоянии шести дюймов
от ее грудной клетки. Она прекратила принимать молоко и плакала
целыми
скоро оклемается.
Уже три дня я находилась в состоянии жуткой усталости. Впервые в
своей жизни я была настолько измотана. По ночам я не спала, тихо
напевая и укачивая ее даже тогда, когда она пыталась отпихнуть меня.
Я сбивала ее жар с помощью мокрых тряпок. Нам следовало – обеим
– перебраться в изолятор. Тэк находился там же, временно, пока
остальные хоумстидеры в главном помещении обсуждали его
дальнейшую судьбу: отпустить его, поверив на слово, или же наказать
за содеянное – даже убить.
Законы Дебрей так же суровы и жестоки, как и те, что действуют по ту
сторону ограды.
Тэк наблюдал за мной, пока я склонилась над Блу, успокаивающе
шепча и вытирая пот с ее лба. Она перестала плакать, просто лежала,
полузакрыв глаза и едва шевелясь, когда я касалась ее. Дыхание ее
было прерывистым и поверхностным.
– Это РСВ, – вдруг заговаривает Тэк. – Ей нужны лекарства.
– Ты что, доктор? – огрызнулась я. Я была напугана. Если бы она
только заплакала, закричала или хоть как-то отреагировала. Но Блу
просто лежала, борясь с затрудненным дыханием. Тогда я осознала,
что это не просто простуда, и, что бы это ни было, Блу становится
хуже.
– Моя мать была медсестрой, – бесстрастно ответил он. Это поразило
меня Странно было думать, что у этого беспризорного, преступающего
законы мальчишки могла быть мама – что у него вообще кто-то мог
быть. Я взглянула на него.
– Развяжи меня, – попросил Тэк тихим, убедительным тоном. – Я
помогу тебе.
– Размечтался, – ответила я.
Какая-то часть меня – довольно большая/значительная – надеется,
что Лина не объявится. Что она застряла где-то у границ, или ее
поймала охрана. Она также могла заблудиться или опоздать. И тогда
нам с Тэком не придется участвовать во всей этой заварушке.
Но мы хорошо обучили ее. И через пару минут я замечаю ее,
направляющуюся вверх по улице, пригнувшуюся от дождя, который
теперь превращается в мелкую морось. На ней незнакомая одежда, за
исключением ветровки, которую она, вероятно, нашла в Убежище –
штабе первой группы Сопротивления.
узнаваема: как легко она касается земли, слегка подпрыгивая при
ходьбе, будто готовясь в любую секунду сорваться на бег.
Тэк видит ее в тот же миг, что и я, поэтому слегка сползает вниз по
сиденью, словно боится, что Лина заметит нас. Но она слишком
сосредоточена. Она слегка задерживается у входа в клинику, а затем
проскальзывает внутрь.
В любой момент. Воздух в фургоне стоит влажный, и я чувствую, как
моя кожа становится липкой. Окна запотели от нашего дыхания. Я
едва успеваю подавить новый приступ тошноты: на это нет времени.
Спустя пару минут Тэк вздыхает и тянется за пиджаком, лежащим
свернутым между нашими сиденьями. Он расправляет его и с трудом
просовывает руки в рукава. Он так забавно смотрится в нем, как
медведь, наряженный в цирковой костюм. Но об этом я умалчиваю.
– Готова?
– Не забудь вот это, – я протягиваю Тэку маленькое ламинированное
удостоверение. Оно старое, покрытое пятнами, и фотография на нем
практически неразличима – что, в общем-то, нам на руку, потому как
его настоящий владелец, доктор Говард Риверс, был на двадцать
фунтов тяжелее и десять лет старше, чем Тэк.
Опять же, Говард Риверс на самом деле был не Говардом Риверсом, а
Эдвардом Кауффманом, уважаемым доктором из Мэйна, работавшим
над тем, чтобы уберечь от делирии наши дома и школы. У доктора
были связи в аппарате губернатора, который финансировал
медицинские центры в самых бедных частях города. Тем не менее, в
тайне он являлся противоречивой личностью и крайне радикальным
членом сопротивления и был известен тем, что подпольно делал
аборты неисцеленным, которые забеременели и отчаянно пытались
это скрыть.
Он годами создавал фальшивые удостоверения для ненастоящих
докторов, помогая таким образом увеличить поставку медикаментов и
антибиотиков в Дебри.
Настоящий Эдвард Кауффман мертв – уже два года. Он был пойман
полицейскими во время оперативного эксперимента и казнен через
две недели. Но большинство из его фальшивых имен и удостоверений
личности уцелело. И они до сих пор в обиходе.
Тэк крепит ламинированную карточку к пиджаку: – Как я выгляжу?
– Как врач, – отзываюсь я.
Он смотрится в зеркало заднего вида и безуспешно пытается
пригладить свои волосы.
– Не забудь, – напоминает мне Тэк. – Парковка на Двадцать четвертой