О чем поет ночная птица
Шрифт:
— Они с Леонидом и моими людьми. Рассказывай.
— Нечего.
— Тогда почему по стране бегаешь? Сколько городов сменил?
— Теплое место искал.
— Вита нигде не числится по той же причине?
Шустриков упрямо молчал.
— Ладно, молчи, а я пошел. С Витой, — развернулся, уже выйти хотел, как услышал в спину:
— Она что-то знает: то ли шифр, то ли код, — сказал Михаил. Рус повернулся к нему, потом к Андрею. Тот вздохнул:
— Набор слов, цифр. По бессознанке еще в больнице что-то на эту тему говорила и потом несколько раз. Я смекнул, что есть, что-то за этим, только когда в Петрозаводск
— Но не верил?… Что за шифр, код? Отчего, откуда?
— Не знаю. Спрашивать бесполезно — не помнит она ничего, не понимает, а если начинает вспоминать или понимать, тут же в себя уходит, сутками сидит, в одну точку смотрит или… как она "дышать забывает", ты видел.
— Ты этот код знаешь?
— Нет. Может, спросил бы — сказала, только меня мама учила: меньше знаешь, лучше спишь. Тебе зачем?
— Скинуть его, как карту.
— А если он ключ к важному замку?
— Скорее всего.
— А если за этим замком черти что?
— Надо выяснить. Если за ним нет стратегического запаса и доступа к «красной» кнопке, то скинуть и зажить нормально.
— Как бы еще узнать.
— Это я беру на себя. Если Арслан из-за Виты проявился, значит, знает о коде, значит, буду знать я. Пока придется пожить у меня. Здесь не надежно, как и у вас дома.
— Поможешь, значит?
— Помогу.
— Почему?
— Тупой вопрос. Ответь на него сам.
Убрал палку из ручки двери и вышел. Следом мужчины на крыльцо вывалились, сели на ступени с озабоченно-задумчивым видом.
Зеленин нашел Леню на берегу. Он сидел и смотрел как женщины смеясь, хлюпают по воде и обрызгивают друг друга, дурачатся как дети непосредственно и беззаботно.
— Сматывай удочки, Леня, уезжаем, — сказал ему Рус, с тоской глядя на веселье Виты. Девочка, девочка, чьей пешкой ты стала, в игру чьих амбиций влезла? Специально, невольно, впутали? Зачем?
— Уже смотал, — глухо сообщил мужчина и добавил. — Чует мое сердце, эта девчонка не принесет тебе добра.
Зеленин помолчал, вглядываясь в беззаботное, радостное лицо Виты и заметил:
— Я не жду от нее добра, я жду прощения.
— А я думал, любви, — хмыкнул, но невесело, вяло и устало.
— Не подкалывай, не до шуток.
— Не поверишь, мне тоже. Минут двадцать на нее смотрю и думаю: какой черт тебя с ней свел? Чем же ты перед ней провинился, раз прощения ждешь? — глянул на него с недоверием мужчина. Рус промолчал: возможно, когда-нибудь он все же сможет рассказать другу ту историю, спокойно, не размениваясь на эмоции передать, что чувствовал тогда, как жил потом… Возможно когда-нибудь, но не сейчас.
— Страшно мне за тебя, — тихо сказал Иванов, поднимаясь с травы, кивнул в сторону Виты. — Она прямая дорога в ад.
"Я уже в аду, она же — дорога из него", — подумал мужчина и пошел к Вите, вытянул из воды за руку, обнял:
— Нужно ехать.
Она доверчиво прижалась к нему и притихла, кивнув.
— Куда же вы? Оставайтесь, шашлык позже сделаем, посидим, — предложила Катерина.
— Спасибо.
— Андрей с вами уезжает?
— Да. В каком составе приехали в таком и уезжаем. Спасибо за чудесный выходной, мне было приятно познакомится с вами, — протянул руку Руслан и неожиданно для женщины, поцеловал ее, а не пожал. — Желаю вам здоровую, красивую и умную дочку.
— У нас будет сын, — улыбнулась Катерина и положила ладонь на живот.
— Тогда… пусть он будет воином, но никогда не станет солдатом.
Люди умирают, погибают и тем навсегда перечеркивают обратную дорогу живым. Им не испросить прощения у мертвых, а потому не обрести покоя. Но Рус надеялся, судьба дала ему шанс и он его использует. Пусть это будет стоить ему жизни, но лучше умереть за жизнь, чем жить за мертвых.
Ему легко было это сделать — он любил.
Как это случается? Что притягивает, в какой момент? Профиль, глаза, фигура, голос или манеры привлекают внимание, заставляют задержать дыхание, впитывая образ? Он не знал, не думал. Смотрел на дорогу, а голова сама поворачивалась к Вите, взгляд устремлялся к ней, а не к ленте шоссе, ведущей вдаль вереницу машин. Пальцы сами липли к ее рукам, нежной коже, дающей уверенность, что она не мираж, не призрак, что ходил за ним столько лет. Он гладил ее и слушал щебетание о великих пейзажистах, природе, временах года, а слышал лишь ее голос и млел, невольно тая от его мягкой нежности, ноток восхищения простыми, незаметными в суете жизненного бега вещами.
Тяжело было на душе, больно от мыслей, что это создание прошло огонь войны и чуть не сгорело в нем, как бездушная засохшая веточка, подкинутая в костер.
Не место на войне мальчикам, тем более не место девочкам. В прочем, войне вообще не место в жизни. И забыть бы все, перечеркнуть, припасть к губам Виталии, напиться тишины и покоя, да впереди «бой». Арслан.
Зеленин пытался понять, почему не испытывает к нему ненависти. Перегорел? Было, он ненавидел его так, что покажи Дагу на холме за полком, он бы этот полк в одиночку положил, пролагая дорогу к горлу врага. Но сейчас он то ли жалел его, считая более убогим и покалеченным чем те, кого он калечил, то ли все чувства и желания без остатка ушли в сторону Виты, не оставив и толику на раздувание ненависти, былой неприязни к былому другу.
Намеренно ли он ввел тогда в заблуждение Зеленина, сам заблуждался, специально лгал, был обманут — Русу было все равно. Его даже не заботило, как тот прожил двенадцать лет, что разделили их с того выстрела у обрыва. Грабил, убивал, насиловал, давил, помыкал? Едино. Потому что Арслан просто мертв для него, хоть еще и жив. Мараться об него Руслан не собирался, но придушить «цивилизовано» считал делом чести. Лояльность Дагаева там, тогда вызывала у Руслана недоумение сродное уважению, как всегда нечто неопознанное, неопределенное и недоступное пониманию вызывает осторожность и желание понять. Невольное уважение к силе, что несмотря на естественное давление, сдерживает человека, не давая сломаться, стать как все. Даже его белую рубашку он тогда воспринимал не как вызов, а как заявление о непоколебимости своих принципов, о стойкости характера и презрение к тем, кто навязал войну народу.