О детях и прочей нечисти
Шрифт:
– - Тут на снимках получается, что ты как будто светишься изнутри, -- говорю.
– - Дома так не было.
– - А что, не надо?
– - оборачивается Ирлик, лениво перекидывая язычок пламени из одной ладони в другую.
– - Ты же сказала, всё, что светится, попадает. Я думал, так будет лучше...
– - Эм-м, я ещё сказала, что от несветящегося отражается и тоже попадает. А лучше -- не лучше, сам смотри, только камеру мне не спали.
Ирлик приглушает костёр и наклоняется рассмотреть превьюшки.
– - Ой, нет, мне так не нравится, --
– - Тут меня и не узнать. Давай заново.
Я отхожу, а он снова разводит вокруг себя геенну, поднимает столбы искр, крутится на месте, вдруг со смехом пускается в пляс, как будто слышит какую-то музыку, которая мне недоступна. Сверкающие бусы болтаются вокруг него, перемешиваясь с искрами. Я выставила камеру на автоматическую съёмку с максимальной скоростью при необходимой выдержке, потому что палец уже отсох на кнопку жать.
– - Ирлик, а ты можешь сделать, чтобы у тебя перья на голове тоже стали огнём?
– - спрашиваю, осторожно обходя его по кругу.
Сначала мне кажется, что он не услышал, но потом он театрально взмётывает гриву, и весь головной убор обращается в пламя, да и вообще непонятно, где там ещё волосы, а где уже огонь.
Не знаю сколько проходит времени, но у меня начинают зажариваться нос и замерзать ноги, когда Ирлик утихомиривается. Он присаживается на один из камней, ограждающих кострище, смиряет огонь до небольшого костерка и стряхивает с плеча несколько искорок. Вдруг что-то привлекает его внимание в самой середине импровизированной танцплощадки, и он подаётся вперёд, садится на колени в золу, поднимая новые снопы искр, сгибается и бережно поднимает из пепла что-то маленькое.
– - Что там?
– - спрашиваю я из-за камеры.
– - Семечко горючей травы, -- негромко отвечает Ирлик, как будто боится сдуть находку.
– - Как оно тут выжило-то...
– - А что это за трава?
– - любопытствую я.
– - Это моя трава, -- нежно произносит Ирлик.
– - Смотри.
Я и смотрю -- в видоискатель.
Из Ирликовых ладоней поднимается дрожащий золотой росток, как будто капля раскалённого металла течёт вверх. Упругая почечка на верхушке тужится под горячим дыханием бога и раскрывается двумя листочками.
– - Добро пожаловать в мир, -- Ирлик трогательно улыбается.
Я щёлкаю спуском и понимаю, что вот он, кадр, которого мне хотелось. Все эти пляски посреди пожара, конечно, эффектные, но они какие-то уж слишком очевидные. Бог огня, всё как положено. А тут он такой живой, такой, как справедливо заметил Алтоша, милый, полностью поглощённый заботой о чём-то маленьком и беззащитном... Раз уж эта вышивка ему в подарок, пускай он почаще смотрит на себя такого, а зажигательные танцы -- это для широкой общественности. Я решительно выключаю камеру.
Ирлик тем временем нагребает полную горсть золы с землёй и аккуратно усаживает туда новоиспечённое (почти в прямом смысле) растение.
– - Пойдём, посадим его в плошку, -- говорит,
– - Пошли, -- охотно соглашаюсь я.
– - Ты хочешь его забрать?
– - Нет, раз оно тут осело, тут ему и расти. Оно под снегом спит всю зиму, а я его разбудил, теперь в тепло надо, иначе погибнет. Как снег сойдёт, найди ему уютное солнечное местечко на склоне, пускай растёт, пожар от дома отводит.
– - Ты же сказал, оно горючее?
– - Ну да, на себя огонь стягивает, дому не достанется.
Мы возвращаемся, как белые люди, через дверь. Алэк действительно по-прежнему спит, только повернувшись на другой бок. Раскалённую травку мы усаживаем в симпатичную глиняную пиалу. Выпущенный из рук Ирлика, росток перестаёт светиться и принимает тусклый зеленовато-бурый оттенок.
– - Его поливать нужно?
– - спрашиваю, стряхивая шубу.
– - Очень редко, и не водой, а ароматическим маслом, -- наставляет Ирлик.
– - Уф-ф, -- он сладко потягивается.
– - Хорошо поразмялся, а то уж вовсе деревенеть начал.
– - Гляди, -- говорю, перекидывая снимки на бук и выводя на большой экран.
– - Тебе такая картинка нравится?
– - Ах да, картинки же!
– - вспоминает Ирлик.
– - Да бери какую хочешь, я твоему вкусу доверяю. Эх-х-х, -- он трёт лицо, потом приглаживает волосы, превращая свой головной убор в дополнительные пряди, более красные, чем остальные его рыжие волосы. Потом он охватывает себя за плечи и проводит ладонями вниз до бёдер, наклоняется и продолжает до самых пят. Когда он распрямляется, я замечаю, что все украшения с него исчезли, заменившись на тонкий замшевый пёстро вышитый жилет со стоячим воротником и длинным узким вырезом и шаровары, расцветкой точно повторяющие юбку. Стряхнув с пальцев кольца в никуда, Ирлик удобно укладывается на ковре перед камином и улыбается мне, прикрыв накрашенные глаза.
– - Решил в домашнее переодеться?
– - хмыкаю я.
– - Ну да, -- мурлычет он.
– - Ужин когда ещё будет, а в венце лежать неудобно.
Из-за дивана появляеся Мюон и подходит потереться о расписной Ирликов локоть. Бог зевает, сверкая золотыми зубами.
– - У тебя почитать чего-нибудь не найдётся?
– - Тебе в каком жанре?
– - спрашиваю, запуская в буке программу для создания вышивальной схемы из фотографии.
– - Я люблю алгебру, -- неожиданно сообщает Ирлик.
Я насторожённо оборачиваюсь.
– - Алгебру?
– - проверяю, что не ослышалась.
– - И ещё логику, -- продолжает Ирлик.
Моя картина мира покрывается мелкими трещинами. Помимо всего прочего, термины "алгебра" и "логика" в муданжском неродные, и я впервые слышу, чтобы Ирлик употреблял какие-то иностранные слова.
– - Чего таращишься?
– - спрашивает он, открывая глаза пошире.
– - Нету?
– - Сейчас посмотрю, -- обалдело отвечаю я, поворачиваясь к экрану.
– - Если и нету, я в Сети найду... Только вот, они вряд ли будут на муданжском...