О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
– Жаль, что вы не «Никитич», – вздохнул полковник. – Личность такого рода поразила бы любое воображение. Как можно сочетать успешную созидательную работу с работой ужасающей, разрушительной? Я много думал об этом, и мне кажется, что этот человек – созидатель до такой высокой степени, что тяга к созиданию приобретает у него уже свой противоположный смысл.
– Да вы философ, – усмехнулся Красин, глядя прямо в глаза жандарму. Глаза эти стали вдруг стремительно расширяться.
– Нет, я не философ, я знаю это по своему опыту. Моя профессия – охранение общества, спасение людей, так я ее понимаю.
Полковника всего передернуло, голова упала на грудь.
– Полковник, полковник, эдак мы с вами погрузимся в пучины патологии, – укоризненно сказал Красин.
Ехно-Егерн уже улыбался блестящим, как Шпицберген, моноклем.
– Значит, вы не «Никитич»? Жаль, жаль…
Илья Лихарев и Горизонтов приближались к Охранному отделению, рассматривая на ходу снимки женской боксерской группы г-жи Гаррэ.
– На допрос его везут ежедневно в 9 утра. В общем, мешкать нечего, завтра будем выручать «Никитича», – тихо говорил Илья.
– Все понял, – кашлянул в рукав Виктор.
Дверь охранки отворилась, и на улицу вышел… Красин. Сумрачно взглянув на «Канонира» и «Англичанина», он надел шляпу и пошел к Тверской, твердо стуча зонтом и английскими ботинками.
Четверо шли по весенней березовой роще, но не обращали внимания на цветущую природу. Красин шел чуть впереди, за ним следовали Виктор, Илья и Коля Берг. Красин говорил невероятно сурово:
– Вы компрометируете партию, «Англичанин»! Вы связались с темными личностями и вели с ними переговоры о какой-то аляскинской авантюре. Вы не явились в Варну, а «Зора» погибла! Куда вы дели Таню Берг? Учтите, если с девушкой случится дурное, с вами поговорят люди Камо!
Виктор вдруг уронил голову в ладони, огромные его плечи затряслись. Красин опешил.
– Таня умерла на его руках, – тихо сказал Илья. – Поэтому он и опоздал в Варну, а там попал в болгарскую тюрьму…
Прогулка по березовой роще продолжалась. Красин размышлял вслух:
– Почему они выпустил меня, если уж знают, что я «Никитич»? Психологический террор? Слишком тонко для жандармов. Впрочем, этот тип… Чем объяснить последние провалы наших транспортеров, литературы, оружия? Почему охранка так точно выходит на наши явки? У них есть человек в наших верхах, и, по всей вероятности, он близок к нашему заграничному бюро. Не изолировав его, нельзя работать дальше. Как его найти? Вот как! – Красин остановился и выбросил вперед зонт, как шпагу. – Мы установим за ним контрнаблюдение! Отныне, молодые люди, вы трое не спустите глаза с полковника Ехно-Егерна, вы будете следовать за ним повсюду. Когда-нибудь, а скорее всего скоро, он захочет встретиться со своей агентурой.
Полковник Ехно-Егерн в котелке и полосатых брюках, вылитый клерк из Сити, медленно двигался в густой толпе по перрону Паддингтонского вокзала в Лондоне. Целью его был поезд, отправляющийся в Брайтон, но изредка полковник еле заметно улыбался и посматривал туда, где плыли за ним горящие глаза Николая Берга. Наивность слежки даже умиляла его. Он не видел двух других преследователей:
Николай двигался в толпе, как сомнамбула. Он увидел, что полковник остановился, бросил в урну газету и вдруг посмотрел прямо на него. Тотчас же от колонны отделились трое крупных мужчин и пошли прямо на Николая.
– Икскьюз ас, сэр! Кам элонг, плиз!
Она вошла и мило улыбнулась по трапу «Пан-америкен» с улыбкой беременная юная смешная прекрасное отродье фестивалей пробирки по боку и колбы и реторты вот так взглянуть из поезда в окошко
Виктор и Илья увидели, как на перроне вдруг возникло стремительное движение, кто-то прорезал толпу, грохнули три выстрела подряд, промелькнуло, падая, оскаленное лицо Ехно-Егерна, и на руках дюжих мужчин повис задыхающийся, но с восторженным сиянием в глазах, Коля Берг.
– Ю ар крейзи мен! Крейзи! – заорал ему Горизонтов.
Берга увели. Вокзал бурлил: какой-то сумасшедший убил джентльмена!
– Что ты крикнул ему? – мрачно спросил Илья.
– Что он сумасшедший, крейзи, – ответил Виктор. – Может быть, поймет, как держаться. Впрочем, он после гибели брата и сестер действительно стал немного крейзи…
– Теперь «папашу» нам не найти, – вздохнул Илья.
Поезд на Брайтон тронулся. В одном из окон был виден респектабельный спокойный «берлинец».
– После ареста Камо и Валлаха совершенно ясно, что каждый наш шаг отмечается на Гороховой. До ликвидации провокатора работать бессмысленно, – говорил Красин.
Он, Кириллов и Игнатьев, мрачные, сидели вокруг стола. «Струна» молча смотрела на них из угла с дивана.
– Наши агенты с тифлисскими пятисотенными взяты при попытке размена в Женеве, Копенгагене и в Риге, – сказал Игнатьев.
Кириллов положил на стол толстую пачку пятисотенных банкнот.
– Это от гравера, он изменил номера. Предлагаю, Леонид Борисович, отправить их с агентом во Владивосток и там попытаться.
Красин взял один банкнот, посмотрел, бросил на стол.
– Надежды на успех мало, но попытаться надо: без денег нам конец.
Все трое одновременно и машинально сделали жест крайней усталости: Игнатьев прикрыл ладонью глаза и оскалился, Кириллов прислонил лоб к сгибу руки, а Красин сильно сжал пальцами виски.
Надя вышла в соседнюю комнату, плотно прикрыла дверь и бросилась ничком на кровать.
«Надежды на успех мало, мало надежды на успех, – стучало в нее в голове, – мало надежды на успех, и революция кончается…»
И вдруг ее осенило: «Есть надежда на успех! Это я сама! Я и есть Надежда! На успех!»
Немедленно разыскать и арестовать без ссылки на Департамент инженера Леонида Борисовича Красина («Никитич»). Директор Департамента полиции Трусевич.
– Мадемуазель, я не могу разменять этих денег, – тихо проговорил молодой лощеный кассир. Банкноты веером были разложены перед ним.
– Нет, вы разменяете их и сейчас же, – властно сказала Надя.
Кассир быстро собрал деньги и протянул Наде.