О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
Теперь голубой «ЗИЛ» был «на крючке» у милицейского фургона. Скорость его на глазах уменьшалась.
Преступник-шофер выскочил из «ЗИЛа» и, не помня себя, ринулся в поле. Ударом ноги в живот его сбил с ног Силуэт. На пути второго встал Ермаков и двумя четкими боксерскими ударами поставил точку в этой истории.
Голубой «ЗИЛ» теперь стоял посреди шоссе, окруженный оперативными машинами.
Преступниками оказались двое малых лет сорока, один с явно криминальной внешностью, другой вполне нормальный, напоминающий какого-нибудь
Их уже подсаживали в милицейский фургон, когда подошел Силуэт.
– Одну минуточку.
– В чем дело, Жаров? – спросил Ермаков. – Ордена у меня в кармане нет.
– Ну, что вы, капитан! – улыбнулся Силуэт. – К чему нам слава? Я просто хочу объяснить ребятам их ошибку. – Он дружелюбно повернулся к преступникам. – Вам надо было ребята, не на Е-7 выбираться через кювет, а тараном прорываться к Цветограду. Не улавливаете? Там станция, куча народу, и вы бы на электричке спокойно слиняли. Усекаете?
– Тебя с нами не было, гад, – сказал преступник с криминальной внешностью.
– Это уже другая проблема! – воскликнул Силуэт.
Все вокруг засмеялись. Все были очень довольны успешным завершением операции «Тюльпан», и все хлопали по плечам дружинника Вику Жарова-Силуэта, героя этой операции.
Что касается самого Силуэта, то он был не просто доволен, он просто трепетал от какого-то чуть ли не высокого чувства. Это было нечто вроде его «звездного часа» – все эти миги, полные опасностей. Он даже боли не чувствовал, а между тем кожи на его ладонях почти не осталось после всех фокусов с тросом.
Он лег на траву, а капитан Ермаков присел рядом.
– Жаров, ты гигант, – сказал капитан. – Все четко.
– Да, – скромно согласился Силуэт. – Это было крепко сделано. Вы тоже гигант, товарищ капитан.
Подъехала санитарная машина. Врач и сестрица взялись обрабатывать руки Силуэта.
Ермаков лег на траву, подложил руки под голову и закрыл глаза.
Он снова увидел тот, поразивший его, сюжет из газеты с велогонкой и «Колхидой».
Снова он сам, Петр Ермаков, за рулем автомашины сопровождения, и снова все движется в замедленном темпе: велосипедисты за спиной и налетающая «Колхида» с искаженным пьяным лицом за лобовым стеклом.
И снова за миг до решения ярчайшие, гремящие ликующей (или щемяще нежнейшей – всякий раз по прихоти режиссера) музыкой моменты из жизни Петра Ермакова пролетают перед ним.
Парус.
Танцующая дочка Светланка.
Ночное шоссе.
Сергунчик на плечах.
Парус.
Усталое милое лицо операционной сестры Марии Афанасьевны. Ее улыбка. Протянутая рука.
Правая нога выжимает до предела педаль акселератора.
Автомашина сопровождения проскакивает мимо «Колхиды».
Ермаков с досадой тряхнул головой и открыл глаза.
Рядом лежал, болтая ногой, счастливый
– Фо липс ар олуэз бэта ден ту, – напевал он знакомую Ермакову песенку. – Значит, орден дадите, капитан? – спросил он, усмехаясь.
– Почетную грамоту получишь, – усмехнулся Ермаков.
– А бутылку мы с тобой выпьем, капитан? – усмехнулся Силуэт.
– Выпьем, Вика, – усмехнулся Ермаков.
Тогда уж оба усмехнулись и встали.
Олег Прянников и Гражина вышли вместе из Института атомных проблем, разговаривая друг с другом, очень увлеченные друг другом и своей беседой, как вдруг физик схватился за голову, а потом побежал вниз по лестнице, вопя, словно одержимый:
– Держи! Держи! Милиция!
С институтского паркинга в глубину аллеи улепетывал какой-то юнец. Прянников подбежал к своей машине, за ним запыхавшаяся испуганная Гражина.
– Что случилось?
– Милиция… – горько усмехнулся Прянников, как видно вспомнив докучливого капитана на перекрестке. – Когда она нужна, ее не бывает. Вы видели? Среди бела дня сперли дворники! Где теперь я их достану? Дворники вместе с поводками?!
– А зачем вам дворники? – спросила Гражина. – Солнце, чистое небо, можно без дворников ехать.
– Не хотите ли вы сказать, любезная Гражина, что исключаете энную вероятность дождя среди ясного неба? – спросил Прянников.
– Мистер Прянников через два «н», – сказала Гражина, – если пойдет дождь, мы будем стоять.
– Не лишено, – задумчиво сдерживая порывы счастья, произнес Олег Павлович и сел за руль. – Не лишено мудрости.
Ермаков и Силуэт, как два закадычных друга, сидели за бутылкой водки. Происходило это действо, обозначавшее по традиции начало дружбы, на кухне жаровской квартиры.
Здесь было до странности чисто, и все лежало на своих местах. Никаких следов мужской «силуэтовской» жизни не обнаруживалось, хотя через дверь в глубине квартиры видна была его койка, портреты девиц, поп-групп и культуристов, прикнопленные к обоям.
Мужчины выпили по второй, закусили и теперь дымили. Ермаков курил свои традиционные «Краснопресненские», Вика Жаров употреблял рублевую гаванскую сигару «Упман».
– Скажи, Вика, ведь ты не за почетную грамоту сегодня так старался? – вдруг спросил Ермаков.
– Шутишь, капитан?! – засмеялся Вика.
– Извини, Вика, за назойливость, – сказал Ермаков. – Этот вопрос для меня… ну, философский, что ли… Почему ты сегодня так решительно действовал?
– Ну-у… – протянул Вика и сам вдруг задумался. – Честно говоря, я и сам не знаю… может быть, инстинкт… – он хлопнул ладонью по столу. – Да! Инстинкт! Вот именно инстинкт!
– Я так и думал, – проговорил, глядя в сторону, куда-то в окно, Ермаков. – Инстинкт спасения…
– Спасения?.. – удивился Вика. – Кого?