О любви (сборник)
Шрифт:
— Зина продала свои украшения, — задумчиво сказала Валя. — Наверное… нет, определенно, она не знала, что есть другие материальные возможности. На работу пошла.
— Я ей русским языком все объяснил. А на работу она устроилась, потому что блажь в голову стукнула.
— Ты ничего не понимаешь! — Теперь и Валя разгорячилась, повысила голос. — Она так переживала — страшно смотреть было. И со всех сторон ей дули в уши, что ты умотал с любовницей. Лена Ровенская в первую очередь старалась.
Петров не
— Я?.. С бабой?.. Когда я… корчился… когда меня чуть не прикончили… В госпитале полгода… две операции… Какая любовница? Нужно быть полной идиоткой… плюнуть мне в душу… И сама здесь…
Денис решительно переступил порог. Насупленный, со сжатыми кулаками и испариной на лбу, он стал быстро говорить:
— Не надо ссориться, мы найдем выход. С Зиной поедет дочка, а Валя останется и потом со мной вместе отправится.
Петров и Валя недоуменно на него уставились.
— Мы обо всем уже договорились, — первой сообразила Валя. — Сейчас о Зине ведем речь. Хочешь — присаживайся?
— Нет, извините, — смутился Денис и закрыл за собой дверь.
Получив передышку, спорщики слегка успокоились.
— Я глубоко убеждена, — подвела итог Валя, — что все проблемы возникают, когда люди почему-то не могут сесть и спокойно поговорить о наболевшем. Копят обиды, упреки, накручивают себе нервы и портят друг другу жизнь. А нужно просто поговорить по душам. Если бы Зина знала, что с тобой произошло на самом деле, если бы ты понял, чем ее обидел! Разве не стало бы тогда все на свои места? Вы бы не разобрались? Не перестали бы смотреть друг на друга как чужие?
— Не знаю, — с сомнением покачал головой Петров. — Отказаться от обид нелегко. Кроме того, всегда есть страх сделать хуже.
— Все дело в том, что человеку не свойственно искать точку опоры в прошлом, он нащупывает ее в настоящем и будущем.
— Увлекаешься психологией? — спросил Петров.
— Любительски. Очень жалею, что не поступала на факультет психологии.
— Еще не поздно.
— Ты серьезно? Когда Зина пошла на работу и вдруг загорелась своими проектами, я ей по-хорошему позавидовала. Задумалась: а сама я могу увлечься каким-либо делом?
— Нам с Денисом впору открывать клуб для мужей, чьих жен обуяло честолюбие, — усмехнулся Петров.
— Не одобряешь?
— Веселюсь. Мы еще за вами портфельчики будем носить. И что ты решила?
— Есть факультеты психологии для людей с высшим образованием. По окончании можно работать семейным психологом. Это мне интересно.
— Как Денис к идее относится?
— С абсолютным непониманием, — рассмеялась Валя. — Он страшно далек от межличностных проблем. Не представляет, что можно конфликтно жить с человеком, которого любишь.
— Счастливчик, —
— Откуда уверенность?
— Ты цельный и нравственно здоровый человек. Если то, что идет у тебя от сердца, подкрепить научной базой, тебе цены не будет. Несчастные супруги начнут выстраиваться к тебе в очередь и называть в твою честь детей, родившихся после примирения.
— В благодарность за беспардонную лесть могу накормить ужином.
— Спасибо. Мне детей из школы забирать.
Петров не торопился следовать советам Вали.
Рассказать все Зине — означает просить ее о снисхождении, давить на жалость. Кроме того, он был глубоко оскорблен подозрениями в неверности.
«Женщины не понимают мужчин. Они представить себе не могут, что обвинения в несуществующей измене способны довести мужика до белого каления», — эта мысль, давняя, забытая, тянулась откуда-то из прошлого. Петров вспомнил: Гришка Ганбегян, прикрываясь которым он скупал когда-то у Зины расписные ложки.
Ганбегян страдал под игом ревнивой жены. Причем стоически выдерживал сцены, когда подозрения имели основания, но лез на стенку, если его обвиняли безвинно. Какой-нибудь фрейдист докопался бы до сути парадокса: мол, в глубине души мужик мечтал вильнуть на сторону, не получилось, он разочарован и обвинения воспринимает как дополнительное наказание, двойной приговор.
Петрову не было дела до глубин психоанализа.
Но он подписался бы под всеми проклятиями, которыми Гришка в свое время щедро осыпал жену, и собственных бы добавил.
Но с другой стороны, рассуждал он, немного поостыв, Зина — не истеричная девица. Чтобы ей втемяшилась в голову подобная идея, нужны особые условия. Какие? Первое — он уехал, не сумев объяснить ей причины. Она посчитала себя брошенной. Второе — чертовы деньги! Дурья башка, она вообразила, будто он ее обокрал! Третье — постороннее влияние. «Лена Ровенская! Редкая стерва, злодейка. Бог наградил ее красивой мордахой и наказал мерзким характером. Эх, надо было трусы ей стянуть и голяком оставить перед мужем, прежде чем скрыться! Но Леночка у меня еще попляшет на сковородке!»
Хотя Петров не собирался оправдываться перед Зиной, по одному пункту обвинений он желал внести ясность.
— Ты не помнишь, — спросил он вечером жену, — доверенность, которую я тебе оставил, на полгода или больше?
— Какая доверенность? — удивилась Зина.
— Генеральная нотариальная, — раздельно проговорил Петров, — на распоряжение всем имуществом.
— Понятия не имею, — пожала Зина плечами. — А была такая?
Петров подошел к секретеру, выдвинул ящик с документами.