О, Мари!
Шрифт:
– Углубляйтесь, мне интересно следить за ходом ваших мыслей.
– С вашего позволения. Если государство не политическое, а правовое и политика подчиняется праву, а не наоборот, субординация будет мешать индивидууму проявлять себя всесторонне и свободно как в общественной, так и в экономической жизни. Он все равно будет ждать указаний вышестоящего начальника.
– Ну что ж, товарищ старший лейтенант, я рад, что в советской армии служат думающие офицеры, хотя не все ваши идеи я разделяю. Надеюсь, вы понимаете, что мы должны жить и работать в рамках наших законов и воинского устава и отвлеченные размышления здесь ни к чему. Что касается
– Есть, товарищ подполковник. Разрешите идти?
– Разрешаю.
Подполковник встал, подошел ко мне, пожал руку и уже другим голосом, в котором я уловил человеческую теплоту, сказал:
– Надеюсь, вы скоро увидите своего сына.
Надо же, оказывается, и здесь есть нормальные люди! А я был так агрессивно настроен, что чуть не нарвался на большие неприятности. Но на этот раз все обошлось.
Глава 12
– Мари, моя любимая девочка, наконец я дозвонился до тебя! Как ты? Как папа? Как мальчик?
– А ты как, Давид? Целую вечность я тебя не видела! Такое ощущение, что уже не увижу никогда…
– Все пройдет, милая! У нас все будет замечательно. Я в порядке, все нормально, ты лучше ответь на мои вопросы.
– Я себя чувствую хорошо, и Себастьян тоже. Папа… тут ничего хорошего не могу сказать. Мама – более-менее, – сдержанно ответила она. – Все мои мысли с тобой. Я постоянно думаю о нас, о том, как я не ценила то время, когда мы были счастливы… А теперь все ушло и вряд ли повторится.
– Мари, кто это – Себастьян?
– Как кто? Это твой сын, наш ребенок! Мы его назвали в честь моего дяди, младшего брата матери. Он погиб на войне. Ты забыл? Я же не раз тебе о нем рассказывала, показывала фотографии. Ты не против?
– Нет, конечно. Просто я обещал отцу, что, если родится мальчик, назовем его Грайром – в честь моего дяди, погибшего под Веной всего в девятнадцать лет.
«Никак не выходит война из нашей жизни», – подумал я.
– Давид, когда заканчивается твоя учеба? Или это стажировка? Я не поняла. Позвонила по телефону, который мне дала Тереза, а какой-то грубиян сказал, что это воинская часть, и не пригласил тебя к телефону.
– Мари, милая, так получилось, что я временно оказался на военной службе. Не беспокойся, все нормально, просто я сейчас сравнительно несвободен. Похоже, придется мне отслужить положенный срок – два года, а может, и все три… Понимаю, что в создавшихся условиях твое возвращение невозможно, но если ты все же решишься на такой шаг, то можешь жить у моих родителей. Прилетала бы ко мне время от времени, а мама смотрела бы за малышом или нашла кого-нибудь, кто присмотрит. Я и сам мог бы приехать в отпуск. В конце концов, ты даже можешь приехать ко мне с ребенком и остаться на две или три недели, а то и дольше… Понимаю, что все это эгоистично и звучит нереально, но кто знает!
– Нет, дорогой, ты не хуже меня понимаешь, что пока все складывается для нас не лучшим образом. Ничего, Бог найдет какой-нибудь выход. Я часто молюсь и верю, что он услышит мои молитвы.
– Как видишь, Мари, Бог пока нам не помогает, а людские законы разъединяют.
– Давид, надо быть более покладистым. Ты в чужой среде. К тому же не забывай, что на тебе уже двойная ответственность – мы с Себастьяном оба ждем тебя!
Не обрадовал меня этот разговор. В душе бушевала буря. Почему я не могу жить как хочу, как нормальный человек?
На выходе из главпочтамта нос к носу столкнулся с Монстром. Он перекрасил волосы, отпустил бороду и усы, надел очки и шляпу, но я все равно моментально его узнал. Остолбенело стояли мы друг против друга, мешая движению.
– Гниль, подонок! – с ненавистью прошипел я.
– Дав, отойдем в сторону, – тихо и быстро проговорил Монстр. – Я не убегу!
– Сволочь! Как ты мог так поступить с Мари? Ты же знал, кто она для меня!
– Так получилось. Я – сука, признаюсь.
– И все? У тебя все так просто?
– Давай отойдем… Слушай, ну, дай мне в морду, плюнь в глаза, я это заслужил. Но лучше нам сейчас просто разбежаться. Обещаю, что ты меня больше не увидишь. И другу своему, который засады устраивает, скажи, что я больше в этих краях не появлюсь, у меня другие планы. Ты о них потом услышишь…
С этими словами Монстр, не заходя в главпочтамт, развернулся и исчез в соседнем переулке.
Противоречивые чувства душили меня. Догнать его, врезать по ненавистной морде, позвать милицию? Бесполезно! Как жаль, что нет с собой оружия, хотя бы кастета! А может, это и к лучшему? Мало ли у меня проблем в жизни? Пусть идет своей дорогой, все равно его ждет бесславный конец.
И действительно, долгие годы мы ничего не знали о Монстре. Забегая вперед, скажу, что снова мы услышали о нем только лет через пятнадцать, если не больше. Выяснилось, что все это время он был за границей: сперва в Мексике, а затем в штате Калифорния, где уже тогда проживало не менее миллиона армян. Как он оказался там, не имея визы, или как умудрился ее добыть, осталось загадкой. Местные армянские дельцы, подвизавшиеся в сфере игорного бизнеса и иных незаконных видов деятельности, желая защитить себя от мексиканского криминала, с которым их интересы пересекались, постепенно перетащили к себе из республики известных спортсменов и признанных криминальных авторитетов (зачастую это оказывалось одно и то же). В их числе оказался и Монстр, которого приняли со всем радушием.
Он быстро сколотил ударные группы из приезжих спортсменов и уголовников, и через некоторое время они заметно потеснили мексиканцев, удивляя власти и жителей штата своей агрессивностью, организованностью и невероятной жестокостью. Американцы и представить не могли, какую жестокую школу прошли в Стране Советов эти парни. Большинство из них были сиротами, потерявшими отцов на войне, многие с малых лет оказались вовлечены в криминальную деятельность и провели юность в сибирских, дальневосточных, поволжских лагерях и колониях – полуголодные, озверевшие в стычках друг с другом и надзирателями, еще более жестокими, чем они сами. Вырос новый тип людей – homo sovieticus: никому и ничему не верящие, не признающие никаких аргументов, кроме силы, отличающиеся упорством, агрессией и удивительной волей к выживанию. Районы Лос-Анджелеса, Сан-Франциско и других калифорнийских городов, покинутые в свое время белыми американцами под натиском пришельцев из Мексики, теперь стремительно заполнялись приезжими армянами.