О мастерах старинных 1714 - 1812
Шрифт:
Вызвали Батищева на пороховой завод.
Подал Батищев бумагу, что все сделать можно, но в строении получается великое утеснение и будет стоять кузница с огнем слишком близко к пороховой мельнице.
Приказали строить, а не разговаривать.
Стали строить – завод взорвало.
Решили построить при заводе церковь во имя Ильи Пророка – громовника, чтобы было где покойников отпевать да служить против огня молебны, а Батищева сделали опять комиссаром.
В 1733 году кузница была совершенно готова и начала
Наладил Батищев завод, обсадил улицы липами, начал мостить дороги досками, чтобы не вязли телеги.
В 1737 году получил комиссар Батищев чистую отставку. Снял он свое комиссарское платье, надел епанчу и всю прочую привычную солдатскую одежду и поехал с женой в родную Тулу.
Увидал здесь солдат, что отступил от города лес. Засеки с 1737 года приписаны к оружейному заводу. Рубят деревья и на ружейные ложа, и на уголья.
И город переменился. В Заречье поднялась многоярусная колокольня храма, прозванного Никола Богатый.
Колокольня окрашена в зеленый и белый цвета и соединена с храмом ажурной железной галереей – мостом; рядом дворец Демидовых; построены палаты Акинфием Никитичем на том месте, где стоял когда-то старый отцовский дом.
Переменился и завод. Построили со стороны Московской дороги ворота со столбами, над воротами жилые палаты с тремя шпилями. Средний, пятнадцатисаженный выкрашен лазоревой краской и несет наверху вызолоченный герб – орла двуглавого. На двух крайних золотые шары, а самые шпили красные с чернью. Внутри двора, вдоль стен, кое-какие кузницы с горнами, в середине двора остались четыре палаты для казны и пороха.
Большая часть кузниц на оружейном дворе сломана.
Отбились мастера, стали держать работных людей у себя по домам, и за отбелку стволов на казенных машинах платят они в казну деньги.
Тесть принял солдата гордо, хотя и не разбогател сильно. Дорого отпускает казна железо, а за работу платит умеренно. Впрочем, заработал Леонтьев несколько на модных пряжках для башмаков.
Посмотрел Батищев на свои машины – шумят колеса. Приладил он новый станок для обточки пушечных цапф. «Вот бы показать Андрею Константиновичу Нартову! Но тот стал господином знатным и важным, чуть ли не генералом».
Побывал Батищев с Таней на Малиновой засеке, посмотрел на белок, походил по Ясной Поляне и послушал соловьев.
Всё поют.
Уехал отставной сержант в родной Венёв.
А в Туле шумели, не старея, дубовые колеса: работали батищевские станки.
Самого Батищева забыли. Мало ли в России унтер-офицеров в отставке!
Андрей Константинович Нартов жил как будто счастливее.
В 1723 году назначен он был главным токарем, а в следующем году подал Петру проект учреждения Академии художеств.
После смерти Петра поручили Нартову сделать столб, на котором должны были быть изображены все петровские победы.
Нартов этот столб сделал в малом
В Академию наук были сданы все токарные принадлежности Петра, и вместе с ними перешел в Академию Андрей Нартов.
Умер он в 1756 году.
Токарные станки его с суппортами, в которых закреплены резцы, остались в Академии наук, в специальной комнате.
Были выставлены они как редкость. Стояли они мертвыми, как непрочитанные книги.
Батищевские станки в Туле работали. На этих станках высверливали и обтачивали ружейные стволы.
Работали эти станки больше ста двадцати лет. Оружие, сделанное на них, побеждало по всему свету.
Батищева забыли, а машины его все работали и работали, создавая силу и славу народа.
Но и в Туле, и во всей России, и во Франции, и в заморской Англии, и в Германии – везде работали токари, держа резец в руках, как будто нартовское дело и не было начато.
Вывел нартовский суппорт из музея на завод, переделал мир токарным резцом, создал новый токарный станок другой туляк – Алексей Сурнин, о котором будет рассказано в следующей главе.
Когда умер Батищев, я не знаю. Бумаги и донесения его были потеряны. Часть их найдена была тогда, когда Наполеон взорвал в Кремле архив, а сам бежал, прогнанный русским оружием. Тогда, собрав разметанные взрывом листы, складывая их по переносам слов, узнали о Батищеве. Но и об этом будет рассказано после, потому что и та победа создана была не только военным трудом, но и трудом работных людей.
Глава девятая.
В ней то, что задумано великими изобретателями, еще не стало повседневным великим делом.
Не своим льдом обыкновенно становится Нева – смерзшим Ладожским.
Поздняя осень 1785 года; Нева еще не стала, по ней шел ладожский лед. Льдины набегали на шпунтовый ряд, которым отделялась от воды гранитная кладка новой набережной на стрелке Васильевского острова. Льдины набегали и рассыпались, шурша и звеня; некоторые льдины причаливали к смоленым доскам, другие задевали за них и уходили, крутясь дальше в туман, к Кронштадту.
На высоком берегу, около здания Кунсткамеры, стоял безбородый рослый человек в синей, недорогого сукна чуйке и смотрел на ледоход.
Он смотрел на льдины, на невысокую, прижатую к левому берегу гранитную стену Петропавловской крепости, которая сама будто плыла туда, вверх к Ладоге, льду навстречу.
К нему подошел другой – приземистый, рыжеволосый, в черном франтовски сшитом кафтане.
– Здравствуй, Леонтьев, здравствуй, Яша, – сказал человек в чуйке. – А у нас в Туле Упа уже небось стала! А здесь Нева ладожским льдом становится… Все здесь не по-нашему…
– Не в льде дело, – ответил рыжеволосый.
– Ну, так в чем же дело, неспокойная твоя душа?