О мастерах старинных 1714 - 1812
Шрифт:
– В тревоге, Алеша.
– Тревога твоя, Леонтьев, всегда пустая!
– Вот как бы не Леонтьева спрашивали, а Сурнина, ты бы не так говорил.
– Кто тебя спрашивает?
– Вот слушай, Алеша. Иду я тихо-мирно к Самборскому, к себе на квартиру. Вижу, еще до нашего угла не дойдя, дворник Аким метет улицу…
– Ну и что?
– Да ведь он не перед своим забором метет. Я, конечно, к нему подхожу, спрашиваю: «Кто тебя, Аким, нанял или так для кого стараешься?» А он говорит: «Для тебя». – «Как, говорю, для меня?» – «А вот, говорит, за тобой приходили, я вышел
– Значит, и меня спрашивал?
– Ну, может, и тебя, только я знаю – во мне дело.
– Да с чего?
– Вот слушай, Алеша. Ты был в Питер позван первым…
– Ну, так что ж?
– А вот что. Когда уже не было тебя, жаловались мы, замочные отдельщики, на мастеров-ковщиков и подали челобитную, а она была нам возвращена с бранью, как бунтовщическая. Тогда мы тихо-мирно сдачу замков прекратили, а наместник Кречетников на нас наложил разные тяготы. Говорил он с нами с великим криком, железа нам для работы не отпускал и грозил нас самих сдать в рекруты. И попал я тут под арест.
– Били тебя?
– Больше томили расспросами, но я отперся, а как я по своему делу лучший и дамаск мы, Леонтьевы, делать умеем, то отпустили меня.
– Ну и что?
– А тут Михайлу Никитичу Кречетникову, тульскому наместнику, сам Потемкин приказ прислал – слать четырех мастеров, тульских художников, – а по шпажному делу мастеров не было. Вот и послали меня, разыскавши.
– Значит, забыто то дело?
– А вот теперь опять ищут.
– Беда, Яша…
– Беда, Алеша!.. Дай денег, а я убегу и на квартиру не зайду, пускай пропадут вещички.
– Денег я тебе достану. Вот в Кунсткамеру зайду – там мне должны, принесу их тебе вот сюда, на это место, а ты покамест стой между народом, разговаривай, что, мол, льдины идут и очень это любопытно.
Льдины шли по реке, как толпа мастеровых, – угрюмо и неохотно.
Рыжий человек остался на месте, поглядывая на ледоход и поеживаясь от холода.
Алексей Сурнин вздохнул и пошел в Кунсткамеру.
Привычно глянул он на притолоку: на притолоке медный гвоздь обозначал рост императора Петра I, который умер более шестидесяти лет тому назад.
Кунсткамера состояла из коллекций, когда-то собранных императором, и из его личных вещей.
Про Петра в Петербурге любили вспоминать. Говорили о его росте и неукротимом характере. Осталась отметка его роста.
Гвоздь на притолоке человеку, вошедшему в комнату, приходился выше головы на пядь.
Окна портретной комнаты выходили на северо-запад. За окнами – деревья, уже голые, за сетью веток – двенадцать крыш длинного здания, протянувшегося от Невы до Невки.
Комната полна зеленым светом; на окнах зеленые занавески, на полу зеленое сукно, стены обшиты досками и тоже покрашены матовой зеленой краской.
Верх стен обведен широким позолоченным карнизом. Над карнизом по потолку написано голубое небо с летними белыми облаками.
В глубине комнаты, за стеклом, кресло под зеленым балдахином.
В кресле, скрестив ноги в розовых
На стенах висят гравюры, инструменты, приборы, изделия из кости. Все это были вещи живого, умелого, много работавшего человека.
Кукла похожа на Петра, но потому что она кукла, в ней есть внешнее подобие, но нет настоящего сходства. Портреты на стенах более похожи. На них и в петровских вещах виден неутомимый, опрометчивый, но умевший работать человек.
Алексей Сурнин вошел в соседнюю комнату.
Стены в токарной голубые, в простенках столы с медалями, выбитыми в честь петровских побед.
Середина комнаты занята станками.
Самый большой станок имеет высоты около сажени, он великолепно украшен изображением Риги, Нарвы и Ревеля. Другой, поменьше, двух аршин высоты, с изображением взятия Выборга. В станок этот вложен деревянный кружок, на котором уже обозначены первоначальные черты работы. Третий станок из дуба, а механизм на нем стальной. В нем закреплена цилиндрическая фигура вышиною в шесть с половиной, а в диаметре около восьми вершков. Фигура медная. Станок копировальный, и в нем находится еще не до конца обработанный цилиндр из пальмового дерева, и на этом цилиндре тот же рисунок, что на большом цилиндре, но уменьшен вдвое.
Сделан этот станок уже после смерти Петра механиком Андреем Нартовым, великим токарем.
Всего станков в токарной девять, из них русской работы шесть.
Русские станки от заморских отличаются тем, что в них резец закреплен. В иностранных станках резец должен держать мастер.
Если хочешь на нартовском станке снять копию с какой-нибудь вещи, закрепляешь ее, пускаешь станок в ход – по модели бежит копировальный палец, как бы ощупывая ее, и через сложный механизм передает это движение на обрабатываемый предмет.
Резец снимает ровно столько, сколько надо по масштабу.
Царь, не будучи полным мастером в токарном деле, которому он не мог отдать много времени, умел вытачивать на таких станках вещи, какие не сделал бы и сам Алексей Сурнин – великий тульский токарь.
Сурнин, поправляя свои белокурые волосы, сейчас смотрел на эти станки; они так его интересовали, что он на минуту даже забыл о беде Леонтьева, а та беда могла стать и его погибелью.
Вызвали в Питер сперва Сурнина, потом Якова Леонтьева; вызвал светлейший князь Григорий Потемкин – царицын фаворит.
Поставили туляки Потемкину ванну серебряную, делали разное оружие, чинили замки, но дело было не в этом; вызваны они были потому, что Потемкин решил послать туляков в Англию – не то доучиваться, не то англичан удивлять.
Так было решено и записано, но не подписано и об исполнении забыто.
Светлейший князь по множеству дел о туляках забыл начисто, доложить было некому. Туляки пока что жили у протоиерея Самборского на дому, учились у попа английскому языку, сделали ему насос к колодцу, крышу перекрыли уральским железом, починили часы, вскопали огород, посадили капусту, починили бочки, заквасили капусту. Решения не было.