О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико
Шрифт:
У нее были короткие серебристые волосы и жемчужные сережки.
— А это кто? – услышала я ее вопрос.
— Это Люси, моя партнерша по сексу из Австралии.
На другой день я проснулась с жестокой головной болью, которая усиливалась с каждым новым тревожным прозрением, которое на меня снисходило. Первым было то, что мое тело прижато к стенке какой-то массой, которая гораздо тяжелее моей собственной, а из-под простыни торчат две волосатые ступни.
Второй новостью стал ужасный писклявый звук, от которого вибрировала вся комната. Перегнувшись через большое волосатое тело, я увидела, что
— Выключи свой чертов телефон, – пробурчало большое тело, натягивая себе на голову простыню. Это был двенадцатый пропущенный звонок от Рикардо за это утро.
Потом я осознала еще более тревожный факт. Что сегодня воскресенье. И мои родные приземлятся в аэропорту Мехико с минуты на минуту.
10
Родительское наставление
Сквозь толпу выходящих из зоны прибытия международных рейсов я издалека увидела гору полураскрытых чемоданов. Подойдя поближе, я заметила, что содержимое одного из них вываливается прямо на пол аэропорта, оставляя за собой след из туалетных принадлежностей, белья и потрепанных книг. Рядом с этим курганом с артефактами стояла ни дать ни взять шведская кинозвезда. Шелковистые белокурые волосы до пояса струились на винтажный сарафан с цветочным рисунком, облегающий высокую соблазнительную фигуру.
— Джелл! – крикнула я.
Она захлопнула книгу – «Фиесту» Хемингуэя в мягкой обложке – и бросилась ко мне с объятиями. Нордическая внешность и нежные черты моей сестры Анжелики некогда побудили меня придумать ей прозвище Картофелина, но те дни давно миновали.
На горе багажа, ошеломленные, сидели родители.
— Ох, милая, какая ты худенькая! – закричала мама, едва увидев меня.
— Привет, мам! Простите, что опоздала. Вы давно тут ждете?
— И ты все еще носишь эти брюки, – сказала она. – Им, должно быть, уже больше трех лет.
Отец встал, прижимая к себе сумку для ноутбука, битком набитую журналами и газетами, а еще из нее торчала книга, которую он сейчас читал: «История бомбардировок».
— Привет, папа.
— Привет, милая.
Я ухватилась за один из чемоданов на колесиках и повела всех к стойке такси с предварительной оплатой.
Первоначально я договаривалась с Рикардо, что мы поедем в аэропорт на его машине, но в то утро я не смогла набраться храбрости, чтобы посмотреть ему в лицо. Когда на тринадцатом его звонке я взяла трубку, на меня обрушился шквал обескураживающих вопросов:
— С тобой все в порядке? Почему ты не берешь трубку? Я уже думал, что тебя похитили… Где ты была этой ночью?.. А утром?.. У тебя странный голос…
С каждым вопросом у меня все сильнее стучало в висках, пока я наконец не сказала:
— Прости. Я все объясню тебе сегодня вечером. Насчет аэропорта не беспокойся.
В конце концов, делать сейчас признание было бы слишком опрометчиво: мне нужно было время осмыслить ситуацию и потом найти слова, чтобы мое объяснение вызывало сочувствие и понимание, хотя все мы знаем, что не существует таких слов в английском языке. Октавио тогда предложил мне свои услуги и машину.
— Куда ты собираешься? К чему такая спешка? –
— Мои родные через час должны ждать меня в аэропорту, – сообщила я.
— Что?.. Я могу тебя отвезти. – Он быстро сел, потирая глаза.
— Нет, не беспокойся… Все как-то слишком запуталось.
Он молча смотрел на меня несколько секунд.
— Знаешь, я был очень пьян.
— Да, я тоже.
Потом он встал и, как был – в простынях, – побрел по коридору в свою комнату и закрыл за собой дверь. Я поехала на метро.
— Знаешь, я беспокоюсь за маму, – сказал папа.
Мы с ним шли впереди остальных.
— Доктор Ли дал ей снотворные таблетки стилнокс на весь полет. Они явно имеют отношение к преступлениям, совершаемым людьми во сне. Я просто не знаю, как они сочетаются с обезболивающими и антидепрессантами. В аэропорту Сантьяго она вдруг исчезла, и нам пришлось обращаться к службе безопасности, чтобы ее найти.
— Ужас какой, – сказала я, хотя в случае с моей матерью такое поведение не выглядело чем-то необычным.
Когда мне было тринадцать лет, мои родители чудом выжили в лобовом столкновении с грузовиком, и мама серьезно повредила позвоночник. С тех пор у нее часто случались жестокие приступы боли в спине, что привело к депрессии, и все это лечилось у доктора Ли целым арсеналом фармацевтических средств, а также походами к психиатрам и всевозможным терапевтам. Чувство юмора, порой мрачноватого, помогало справляться с этой ситуацией.
Но у нее по-прежнему хватало сил волноваться о своем супруге. Неделей раньше она рассказывала мне по телефону:
— Я очень беспокоюсь за Ричарда. Повсюду лесные пожары, и он так переживает… он постоянно летает на конференции по вопросам загрязнения окружающей среды. Раньше, когда он покуривал травку, он был куда более веселым и спокойным… мне кажется, ему не помешало бы опять к этому вернуться.
Когда мы наконец втиснулись в салон легального такси, я спросила родителей:
— А зачем вы вообще сделали остановку в Сантьяго?
Мексика была лишь одним из пунктов кругосветного путешествия, которым мои мать, отец и сестра были обязаны старому папиному другу – радикалу шестидесятых, с возрастом эволюционировавшему в брюзгливого магната-издателя и поэта. Много лет он звал нас всех в гости в свой сказочный дом на Карибском море. После Мексики родители и сестра планировали посетить Кубу, а потом отправиться отдыхать в этот островной рай, так что их ожидали в буквальном смысле крайности социализма и капитализма… Они с юмором составляли себе маршрут.
— В Сантьяго было действительно интересно… – начала сестра, которая только что сдала выпускные экзамены в школе; ее эссе – по истории Латинской Америки. – Мы ходили в Президентский дворец, где был убит Сальвадор Альенде во время государственного переворота, и…
— Да, – перебил папа, – где на каждом шагу эти женщины-охранницы с красной помадой на губах, в обтягивающих черных брюках и узконосых черных ботинках…
— Папа! – оборвала его Анжелика. – Хватит постоянно вспоминать этих полицейских в стиле садо-мазо; я понимаю, как они тебя взволновали, но ты только о них и говоришь с тех пор, как мы покинули Чили.