О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико
Шрифт:
Было уже темно, когда такси остановилось перед отелем «Маджестик». И он действительно оправдывал свое название [16] . Я несколько недель потратила на то, чтобы найти отель, соответствовавший строгим маминым требованиям: много света и пространства, высокие потолки, колониальная архитектура, балкон, чистота и прекрасный вид из окна.
Носильщик, который проводил нас в номер, наконец сумел отвести взгляд от Анжелики и распахнул шторы на французских окнах. Из них с высоты птичьего полета открывался вид на огромную площадь Сокало и яркие рождественские
16
Majestic (англ .) – великолепный, грандиозный.
— Где здесь можно поесть? – был первый вопрос моего отца, когда они немножко пришли в себя от всего этого великолепия.
Разумеется, их угораздило приехать в субботний вечер – единственный вечер на неделе, когда обычно оживленный Сентро-Историко как будто вымирает. Пока мы бродили по опустевшим мощеным улицам, Анжелика продолжала рассказывать о последних маминых «развлечениях» с лекарствами.
— Вчера ночью в отеле я услышала, как она встала с постели и стала рыться в сумке с таблетками. Я сказала, что еще один стилнокс будет лишним. А она мне: «Я не один приму – я приму два ».
— Сантьяго гораздо более оживленный город, правда? – сказала мама папе у нас за спиной.
Потом мы услышали звуки выстрелов. Казалось, они раздавались в конце аллеи. Хотя я подозревала, что это всего-навсего фейерверк, я не без удовольствия заметила по страху, написанному на лицах моих родных, что они уже поменяли свое мнение насчет оживленности улиц.
Наконец мы наткнулись на еду. Небольшая толпа собралась вокруг открытой двери гаража, где несколько женщин жарили кесадильи. Я усадила своих на перевернутые ящики на тротуаре и пошла делать заказ.
— Думаю, мне такое есть не следует, – сказала Анжелика, разглядывая жаренную во фритюре кесадилью, политую красной и зеленой сальсой. – Что-что у меня в животе нехорошо.
Остальные с аппетитом уговорили кесадильи, а потом мы отправились обратно в отель.
— Знаешь что? – сказал отец так, чтобы не слышала Анжелика. – Мне кажется, что Джелл беременна.
— Почему?
— Ну, ее все время тошнит.
— Наверное, она слегка отравилась едой в самолете…
— Все равно, поговорила бы ты с ней… просто на всякий случай.
Оставив их в отеле, я пошла к метро. Веселенькие нас ожидали праздники: мама, принимающая таблетки, под действием которых люди во сне вытворяют страшные вещи; отец, живущий в состоянии такого стресса, что его жена готова прописать ему марихуану; и сестрица – возможно, беременная. По крайней мере, это отвлечет меня от моей бестолковой личной жизни.
Когда я в одиннадцать вечера вошла в тускло освещенную квартиру Рикардо, я все еще понятия не имела, что я ему скажу. Просто будь честной, уговаривала я себя: в конце концов, это всегда оказывается легче.
Рикардо приготовился к худшему, судя по тому, что он на полную громкость
— Это был твой сосед?
Черт, как он узнал? Я несколько секунд ошеломленно смотрела на него, прежде чем смогла выговорить слово «да».
— Так я и думал. Ты всегда испытывала неловкость, рассказывая о нем…
Но следующий вопрос меня по-настоящему потряс:
— Ты его любишь?
Что меня привлекло в Рикардо сразу, как мы познакомились, так это выразительность его лица. Каждая эмоция, которую он переживал, «играла» с его красивыми чертами, как ветер с водной гладью, и сейчас на его лице было написано такое страдание, что мне пришлось нарушить свой обет честности.
— Нет. Я просто была пьяна… Прости, – пролепетала я.
— Ты все еще хочешь быть со мной?
— Да, – сказала я. И это была правда.
Когда я шла через Сокало в отель «Маджестик», смог был таким густым, что видимость не превышала нескольких метров. У воздуха был привкус выхлопных газов. Это был самый тяжелый день с тех пор, как я приехала сюда. Зимой загрязненный воздух скапливается в этом месте, будто в котле.
— Не могу спокойно думать о том, что ты дышишь этой отравой каждый день, – сказала мама, глядя из окна на Сокало во мгле.
— Не всегда все так плохо.
Я пригласила родителей посмотреть на мою квартиру в Ла-Рома, где загазованность ощущалась не так сильно.
И снова гостиничные носильщики не пытались скрыть своего восторга при виде Анжелики, которая грациозно плыла по украшенной цветными изразцами лестнице в мавританском стиле с бронзовыми перилами. Они даже рты приоткрыли. Яркая блондинка, да еще и с вызывающей манерой одеваться, – это зрелище оказалось непосильным для мексиканских мужчин. Анжелика не знала основного правила выживания в Мехико: если у вас нет вооруженного телохранителя, а лучше двоих, одевайтесь так, чтобы не было видно вообще ничего. Мы вылезли из такси на улице Орисаба, и я повела родителей и сестру по обшарпанной желтой лестнице в свою первую мексиканскую квартиру. Я прямо читала мысли Джулии, моей мамы: «Как-то тут неуютно, где же диван?»
— Ну что, выглядит очень по-мексикански, правда, – сказала Анжелика, обводя взглядом кактусы и изображение Девы Гваделупской в натуральную величину. – Я хочу сказать, ты бы не захотела жить в Мехико в квартире, которая была бы не похожа на мексиканскую, – добавила она.
— Такая маленькая… А ведь у тебя еще есть сосед? Ух, как близко друг от друга вы живете, – заметил отец, сунув голову в комнату Октавио.
Я налила сестре рюмку лучшего мескаля из запасов Октавио и оставила ее изучать содержимое его книжных полок. Мама уже нашла себе занятие – перебирать мою грязную одежду.
— Знаешь, папа, а ведь Уильям Берроуз когда-то жил в соседнем доме.
— Правда? Верно-верно, он ведь застрелил свою жену в Мехико, – вспомнил отец. – Когда целился в стакан мартини у нее на голове. – Он вдруг разволновался. – Мы можем сейчас пойти посмотреть на этот дом?
— Вон он, номер двести десять. – Я показала на обветшалое здание слева и подождала, пока отец не сделал целых восемь снимков входной двери с разных ракурсов.
Я не сказала ему, что когда-то читала о том, что настоящий дом Берроуза был снесен. Мы отправились туда.