О носах и замка?х
Шрифт:
Попадавшиеся на пути люди напоминали Полли отгоревшие спички — разной длины и степени обугленности, но при этом все будто бы отслужившие свое и прекрасно об этом осведомленные. Они волочили груз собственной бессмысленности, двигались скованно, совсем не глядели по сторонам, а когда и поднимали взгляд, то оставляли голову при этом опущенной, из-за чего все казались злыми и раздраженными.
— Еще не проснулась?!
— Ну что за нелепая?!
— Смотри, куда прешь!
— Разъездились тут всякие…
Чего только не бросали ей вслед эти грубые люди, но она не замечала. Всем ее вниманием владели пассажиры кэба, чьи бледные лица порой показывались в незашторенном
Вот показалось мальчишеское лицо, живое и взбудораженное. Вот на мгновение промелькнул бледный высокомерный профиль доктора. Они ее не замечали…
Еще двадцать минут назад все было спокойнее некуда, ничто не предвещало того, что Полли выбросит в чужой незнакомый город, словно жертву кораблекрушения на берег странных туземцев. Тетушка отправилась в лавки делать заказы на неделю, а после в гости к миссис Баттери, своей подруге, о которой она так много писала племяннице. Сама же Полли была оставлена во флигеле, как сказала тетушка, «располагаться».
Саквояж Полли разбора не требовал. Она переоделась в новое (которое в сравнении с ее костюмом казалось парадоксально устаревшим на полвека) и заскучала.
У Полли Уиннифред Трикк была некая особенность. Ее настроение, да и сам характер могли поменяться кардинальным образом в зависимости от того, что на ней было надето. Избавившись от своего небесно-голубого платья, девушка будто сняла с себя легкость и воздушность, с которыми она прибыла в Габен. А стоило ей надеть платье, купленное тетушкой Евфалией, как ее заволокли уныние и давящая задумчивость предгрозового неба. То воодушевление, с каким она сошла с поезда, выветрилось, и осталась лишь едкая неудовлетворенность тетушкиной скрытностью и крепнущими в душе подозрениями.
Пытаясь понять, что же сестра ее матери недоговаривает, и злясь от того, что та не хочет все ей рассказать, Полли покинула флигель, зашла в кухню и уже намеревалась было толкнуть дверь, ведущую в гостиную дома № 7, когда раздавшиеся из-за нее слова, заставили ее замереть на месте.
— Но ты же сам говорил, что это смертельно опасно!
Голос принадлежал этому мальчишке, Джасперу.
В общем и целом, Джаспер ей понравился. Он был умным и забавным ребенком, а его непосредственность и простота ей очень импонировали. Но о чем таком странном он сейчас говорил?
Полли приставила ухо к двери и услышала холодный методичный голос доктора. Этот человек, в отличие от мальчика, ей совершенно не нравился. Тетушка в своих письмах описывала доктора, как крайне воспитанного и интеллигентного джентльмена, а еще того, кто никогда не дает ее настроению в этом городе испортиться окончательно. Мол, это был тот, благодаря кому она глядит в будущее с надеждой. Тот, чьи искренность и прямолинейность не дают ей окончательно возненавидеть людей. И это было просто невероятно, поскольку Полли доктор Доу показался человеком грубым, жестоким, крайне циничным и весьма мрачным. Если бы ее попросили с чем-нибудь его сравнить, она сравнила бы его с плохим днем, когда просыпаешься уже уставшая, чулки рвутся и омлет подгорел, а все выбоины в брусчатке так и просятся под ноги, при этом идет дождь, а ты без зонтика, и, кажется, начинается, простуда. Так что, если бы не ее безоблачное платье, которое было на ней в момент знакомства, настроение ее было бы безнадежно испорчено. Да, она была готова к тому, что этот человек ненавидит людей, но не ее же! Полли Трикк полагала, что доктор немного не в своем уме, и то, что она услышала сейчас, подтверждало ее предположение: какой здравомыслящий взрослый будет обсуждать с ребенком подобные вещи?
— Верно, это смертельно опасно.
— Может,
Полли за дверью даже раскрыла рот от удивления. Она не понимала, что здесь творилось, но это было явно что-то нездоровое, неправильное и очень таинственное.
— Нет, — ответил доктор Доу. — Ты ведь знаешь, как я к нему отношусь, да и к людям, которые его применяют. В любом случае, оно не слишком-то нам помогло бы. Нужно действовать очень осторожно и обдуманно, Джаспер. Никаких тайных вылазок в одиночку. Чтоб не было, как в прошлый раз. Ты понял меня?
— Да, я понял, дядюшка.
— Хорошо. Поскольку тогда полицейские не схватили тебя лишь чудом.
Полли вздрогнула: что?! Полицейские? Схватили?
— Не хотелось бы, чтобы с тобой произошло то, что постигло нашего пациента в кабинете наверху.
— Ну уж нет! — воскликнул мальчик и неизвестно чему рассмеялся.
Тут с улицы раздались гудки: протяжный, два быстрых и завершающий — «Тууу-ту-ту-туу, тууу-ту-ту-туу».
— Наш кэб приехал. Ты готов, Джаспер? — спросил доктор.
— Да, я готов.
— Замечательно.
Решение созрело в голове Полли за какое-то мгновение, словно по щелчку. Она ринулась обратно во флигель, схватила свой саквояж и стремительно раскрыла его. Из его глубин она достала некий механизм. Сжала его крепко обеими руками — послышался щелчок, — после чего странная штуковина разделилась на две, и обе ее половинки начали шевелиться и звенеть, раскладываясь. Выдвинулись колеса — по пять на каждой половинке, пружины и тугие ременные передачи встали на свои места под изящными платформами для ног.
Полли поставила свои роликовые коньки на пол, встала на платформы и застегнула ремешки. Она надавила каблуком на рычажок на левой ноге, проделала то же и с правой, после чего послышалось жужжание, и причудливое средство передвижения буквально понесло девушку прочь из флигеля. Она едва успела подхватить пальто и шляпку…
Город Габен. По дороге с вокзала к дому, где живет тетушка, Полли его не особо успела рассмотреть. Так, зачерпнула краешком ладошки. Особых отличий от Льотомна она сходу не увидела. Разумеется, здесь колесили экипажи незнакомых ей марок и моделей, а еще на перекрестках стояли уличные двухламповые семафоры: красный — стоять, и синий — вперед, в то время, как в Льотомне использовались автоматоны-регулировщики с рыжей лампой-моноглазом: лампа загорается, позволяя движение, и гаснет, когда следует стоять. Помимо этого, на первый скорый взгляд все казалось примерно таким же, как и дома. Но вот теперь…
Тетушка предупреждала ее в письмах, чтобы она не ждала здесь Льотомн. Предупреждала, что Тремпл-Толл — весьма неблагополучный район, и сейчас, когда Полли следовала за ползущим впереди кэбом доктора Доу, все те сугубо габенские признаки, все отличия бросались ей в глаза, словно соринки, и их было не вытащить.
В отличие от Льотомна, где механизмы в равной степени работали при помощи пара и пружинного завода, здесь в основном были в ходу лишь паровые машины, из-за чего город был задымлен и тонул в смоге, в стены домов за годы вросла сажа и угольная пыль, а зола ощущалась во рту и, казалось, даже скрипела на зубах. Здесь было много тех, кого Полли назвала про себя «уличными людьми» — их лица и кисти рук были смуглы из-за постоянного нахождения под открытым небом. Они были словно частью улиц — мало чем отличались от ржавых фонарных столбов, тумб гидрантов и мусорных бачков. Им некуда было торопиться, и они двигались в людском потоке медленно, вальяжно, методично выискивая тех, за чей счет можно поживиться.