О себе, о людях, о фильмах
Шрифт:
Г-жа Каррэ-Ламадон вдруг со вздохом падает без чувств на плечи испуганной графини.
Вскочил супруг. Застыл граф.
Застыли супруги Луазо, испуганно глядя, машинально дожевывая куски.
Застыл, разинув рот, Корнюдэ, зажимая в руке кусок цыпленка.
Застыла в испуге Пышка.
Г-жа Каррэ-Ламадон лежит без чувств на плече графини. Каррэ-Ламадон, сидя перед ней на корточках, в панике тормошит ее, кричит:
— Помогите… Помогите… же.
Никто из находящихся в кадре не помогает. Супруги Луазо
(В кадре монахиня, г-жа Каррэ-Ламадон и Каррэ-Ламадон у ног супруги.) Старшая монахиня подымает голову г-жи Каррэ-Ламадон, вливает ей в рот несколько капель вина. Молодая женщина открывает глаза, судорожно вздыхает, слабо улыбается. Старшая монахиня сурово поворачивается на аппарат, говорит:
— Это от голода.
(В кадре та же группа и графиня.) Сказав реплику, старшая монахиня сурово садится. Графиня смущенно отворачивается, г-жа Каррэ-Ламадон откидывается назад. Каррэ-Ламадон подымается с корточек и выходит из кадра, очевидно, садясь на свое место. Все действия одновременны. Все смущены, как будто их уличили в чем-то нехорошем.
Пышка, сидевшая с куском цыпленка на вилке и испуганно глядевшая на происходящее, заволновалась, засуетилась, схватила блюдо, но, не решившись протянуть его, только приподняла. Она смущенно бормочет:
— Ах, боже мой, да если бы я смела предложить это нашим господам.
Пышка с блюдом в руках напряженно и испуганно ждет ответа, смущаясь своей собственной смелости.
(В кадре Луазо, граф, г-жа Луазо.) Луазо встрепенулся, энергично махнул рукой, горячо заговорил:
— Черт побери, все люди братья, к чему церемониться.
(Та же группа со включением Каррэ-Ламадона.) Граф и Каррэ-Ламадон дипломатично и слегка смущенно молчат. Супруги Луазо с кусками в руках ждут ответа.
Графиня и г-жа Каррэ-Ламадон переглядываются, смущенно молчат.
Ждет Пышка с блюдом в руках. Застыл Корнюдэ.
Ждут монахини с кусками в руках.
Луазо энергично толкает графа локтем и подмигивает ему: «Да соглашайтесь, мол». Граф нейтрален.
Г-жа Луазо точно так же кивает графине «Соглашайтесь, мол, не церемоньтесь».
Луазо, граф, Каррэ-Ламадон, Луазо продолжают прежнюю игру. Каррэ-Ламадон вопросительно смотрит на графа. Граф выпрямляется. Луазо и Каррэ-Ламадон застыли. Откашлявшись, граф вставляет в глаз монокль, секунду испытующе смотрит в сторону Пышки, величественно склоняется и с любезной, снисходительной улыбкой изрекает:
— Мы, сударыня, принимаем ваше предложение.
Просияли Луазо и Каррэ-Ламадон, особенно Каррэ-Ламадон.
Просияла Пышка, поспешно протянула блюдо за кадр.
Просияли монахини.
Улыбнулись графиня и
Несколько рук погрузились сразу в корзину.
Граф получил в руки блюдо.
Графиня приняла передаваемый кусок цыпленка и булочку.
Жует рот, сверкают глаза.
Жует рот, сияет радостно лицо.
Рука лезет в корзину.
Рот.
Рот.
Рука лезет в корзину.
Рот.
Руки, руки, руки лезут в корзину, выхватывая из нее свертки, куски, бутылки.
Пустая корзинка. Рука медленно бросает в нее скомканную салфетку.
Пышка, оживленная, смеющаяся, задвигает корзинку ногой под скамейку.
Дамы. Они сыты и довольны. Только г-жа Луазо угрюма, как всегда. Графиня любезна, покойно и добродушно говорит:
— Я лучше умру, чем подам немцу руку.
(Графиня, г-жа Луазо, граф.) Луазо, ковыряя в зубе, глядя на мир маслянистыми глазами, произносит:
— Это настоящие свиньи, их нужно уничтожить.
(Луазо, граф, Каррэ-Ламадон.) Каррэ-Ламадон борется с дремотой. Граф покойно произносит:
— Франция еще отомстит за себя.
(Граф, Каррэ-Ламадон, Корнюдэ.) Корнюдэ, величественно выпрямившись, подтверждает:
— Ненависть к врагу — это долг гражданина.
(Корнюдэ, Пышка.) И, сказав эту тираду, он осторожно запускает руку назад. Пышка, восторженно слушающая, впитывающая эти патриотические речи, вдруг вздрагивает, глядит на Корнюдэ. Но он сидит как ни в чем не бывало. Рука уже вновь появилась на колене. Пышка вновь приготовилась слушать патриотические речи, которые нравятся ей своей возвышенностью.
Монахини. Старшая отрывается от четок, от сонного бормотания, чтобы сказать сухими губами:
— Бог покарает их за злодеяния.
(Старшая монахиня, г-жа Каррэ-Ламадон.) Хорошенькая г-жа Каррэ-Ламадон, вздохнув, лепечет:
— Когда я вижу немца, мне делается дурно от отвращения.
И, пролепетав, закрывает глазки. (Таким образом кадр завершает круг, пройденный по дилижансу, круг, в котором каждый является звеном, сцепленным крайними лицами.)
Пышка подается вперед, ей хочется вставить слово, хочется показать, что и она тоже может быть патриотом, хочется сравняться с этими важными господами. Она открывает рот и, не зная что сказать, вдруг выпаливает:
— А я подралась с немецким офицером.
Она оглядывается, не зная еще, как будет принято ее сообщение. Но ее сосед Корнюдэ благосклонно кивает головой.
Кивает головой граф. Раскрывает глаза Каррэ-Ламадон и, ничего не поняв, вновь закрывает. Кивает одобрительно головой сонный Луазо.
Кивают головой г-жа Каррэ-Ламадон и благодушно дремлющая графиня. Г-жа Луазо презрительно щурится.
Ободрившаяся Пышка энергично добавляет (ей самой поступок начинает казаться патриотическим, она ужасно хочет выиграть во мнении этих господ):