О себе, о людях, о фильмах
Шрифт:
В кадр входит горничная с кружкой пива. Входит и, не поставив кружку, поворачивается, замирает.
Г-жа Каррэ-Ламадон берет, закатив глаза, высочайшую ноту. Граф восхищенно вставляет монокль в глаз…
…Отчизна дорога-а-а-а…
Застыла пивная кружка у рта Корнюдэ. С восхищенным изумлением смотрит Пышка.
Блаженная улыбка разлита на лице графини. Болезненно скривился Каррэ-Ламадон. Кажется, он сейчас завоет. (В кадре на первом плане неподвижная туша хозяина.)
Быстро обменялись картами
Слушают монахини. Руки их застыли в четках.
Кончилась высочайшая нота. Граф восхищенно выронил монокль, вытащил клавиш и зааплодировал.
Опрокинулась пивная кружка в рот Корнюдэ. Горничная поставила перед ним следующую и повернулась. Пышка зааплодировала. (Все это одновременно.)
Улыбнулась и зааплодировала сладкая графиня. Облегченно вздохнул Каррэ-Ламадон. Хозяин положил карту. (Тоже все одновременно.)
Разом перекрестились обе монахини.
Взглянули наверх сидящие за столом. Хозяин встал. (Горничной уже нет в кадре.) Положил карты.
На верху лестницы стоит немецкий офицер. Он делает короткий жест подбородком. Поворачивается и исчезает. Хозяин идет к лестнице. (Никто уже не интересуется им.)
За столом уже идет прежнее веселье. Каррэ-Ламадон, резвясь, делает вид, что хочет заглянуть хозяину в карты. Графиня кокетливо шлепает его по руке. Он подставляет ладони. Сама собой возникает игра в лапки.
Пышка, подражая графине, бросает карты и шлепает по руке Корнюдэ. Тот ставит кружку. Возникают лапки.
У пианино играют в лапки граф и г-жа Каррэ-Ламадон.
Восторженно хохочет Пышка, шлепая неуклюжего, добродушно ухмыляющегося Корнюдэ. Сияет графиня, шлепая умиленно тающего Каррэ-Ламадона.
Только г-жа Луазо по-прежнему мрачна. Она с изумительной ловкостью, привычной кассирше, пересчитывает и складывает в столбики медяки, горкой лежащие перед ней. В то время как ее супруг исподтишка подтасовывает колоду и ногтем помечает карты.
(В кадре стол, лестница.) По лестнице спускается хозяин. Идет к столу.
Пышка, хохоча, хлопает Корнюдэ. В кадр входит хозяин. Останавливается около Пышки, мрачно глядит. Зевает. Пышка подымает голову. Руки ее остаются лежать в руках Корнюдэ.
Кончает зевок хозяин. Захлопывает пасть. Лениво спрашивает:
— Прусский офицер приказал спросить, изменили ли вы свое решение.
Мгновенно отшвырнув руки Корнюдэ, Пышка вскакивает, оскорбленная в своем новорожденном патриотизме, она стоит перед хозяином, гневно глядя на него, сжимая кулаки.
Спокойная харя хозяина.
Взбешенная Пышка вдруг разражается руганью. Сквозь напускную тонкость в ней прорвалась нормандская [натура — ] крестьянская, боевая и грубоватая:
— Скажите этой свинье, этой прусской гадине…
Орет,
— Скажите этой дохлятине, что я никогда не соглашусь.
Еще кричит Пышка, а хозяин уже повернулся, спокойно пошел. Орет вслед ему Пышка:
— Никогда! Слышишь? Никогда!
Дрожит от злости Пышка. Сидящие за столом застыли с приподнятыми для лапок руками.
Недвижный от изумления граф держит руки испуганной Каррэ-Ламадон.
Крестятся мелкими крестиками перепуганные монахини.
Каррэ-Ламадон вскакивает. Опершись руками о стол, он спросил Пышку:
— Чего он хочет от вас?
Пышка резко оборачивается. Она тоже опирается руками о стол, пригибаясь к Каррэ-Ламадон. Каррэ-Ламадон застыл.
— Вы хотите знать, чего он хочет?
Пышка делает движение вперед. Каррэ-Ламадон пятится, приподымая руку, как будто Пышка собирается заехать ему в физиономию.
— Он хочет переспать со мной ночь!
Испуганно смотрит Каррэ-Ламадон.
С треском поставил Корнюдэ кружку на стол. Выплеснулось пиво. Разлетелась кружка.
Графиня всплеснула руками.
Луазо вскочила.
Крестится старшая монахиня.
Подымается Корнюдэ, негодующий, медлительный. Подымается, как изваяние оскорбленного патриота.
Граф энергично пожимает плечами.
— Варвар!
Он выпускает руки г-жи Каррэ-Ламадон и выходит из кадра.
Графиня простирает руки к Пышке, и та падает в ее объятия.
— Зверь!
Прижимает графиня к своей груди голову Пышки. Позади женщин величественная фигура Корнюдэ.
Энергично шагают по комнате мужчины. Они шагают мимо аппарата, от аппарата и на аппарат. Они бороздят комнату. Они хмурятся. Они шагают, заложив руки в карманы или за борта сюртука. Они жестикулируют. Они наполняют кадр возбужденным движением.
Встречаясь, эти патриоты обмениваются быстрыми репликами негодования.
— Пруссак!
— Негодяй!
И, взмахнув руками, расходятся.
Чтобы тотчас же столкнуться в следующем кадре. (Другой ракурс.)
— Животное!
— Мерзавец!
Вновь рассыпаются. Не успев разойтись, застывают.
Спускается по лестнице офицер.
Выпрямились женщины у стола. Пышка подняла голову.
Застывшие мужчины. Медленно идет офицер по гостиной. На его дороге Каррэ-Ламадон. Дойдя до него, офицер останавливается.
Офицер холодно глядит на него. И Каррэ-Ламадон медленно, сам того не замечая, принимает положение «смирно», колесом выпятив живот и откинув голову.
И когда Каррэ-Ламадон откинулся до предела, офицер небрежно кивает головой и проходит дальше.