О себе, о людях, о фильмах
Шрифт:
Бешено орет Луазо, стуча кулаком по столу:
— Она не имеет права отказываться!
В кадр врывается лицо Каррэ-Ламадона, он захлебывается от ярости, кричит:
— Это ее профессия!
Протягивает вперед руку Корнюдэ.
— Гражданка имеет право распоряжаться своим телом.
Яростное лицо г-жи Луазо.
— Эту шлюху нужно связать и притащить к нему силой.
Около стола уже стоят все восемь человек. Возбужденные, яростные, они кричат, жестикулируя, перебивая друг друга. Только Корнюдэ стоит
На крыльце, под фонарем стоит Пышка. Она молча, неподвижно глядит в пространство. Она долго стоит неподвижно. Идет на аппарат. Ее лицо вырастает в кадре. О чем она думает? Ее глаза тяжело глядят на нас.
Стойло, тускло освещенное фонарем. Девочка доит корову. В кадр входит Пышка. Останавливается.
Лицо Пышки, напряженное, думающее. Она глядит в пространство невидящими глазами. Она глубоко внутри переосмысливает что-то. Она вновь идет на аппарат.
Она делает шаг вперед и останавливается около самой доящей девочки. Девочка робко поднимает голову. Пышка вдруг садится на корточки, отодвигает девочку.
Все так же пристально глядя, Пышка ловко доит привычными пальцами, и мы видим: это крестьянка. Широкая спина. Профессиональные движения доильщицы. Но руки ее начинают замирать. Глаза наливаются слезами. Она сидит, держа корову за соски.
Лицо Пышки. Глаза, налитые слезами. Дрожащие губы. Напряженный взгляд.
Пышка вдруг встает. Идет из кадра. Удивленная девочка глядит ей вслед.
Кричит графиня, стоящая на первой ступеньке лестницы и обернувшаяся вниз к Каррэ-Ламадону:
— Это вы виноваты! Это вы говорили ей про патриотизм!
Каррэ-Ламадон разводит руками, графиня, продолжая обиженно говорить, идет наверх.
Подымающийся по лестнице Луазо задерживает идущего впереди раздраженного графа, чтобы сердито заявить:
— Не я, а вы первый сказали, что немцу нельзя подавать руку.
Корнюдэ мрачно размышляет около своей двери, взявшись за ручку. Он изрекает:
— Разумеется, каждая гражданка имеет право распоряжаться своим телом, но в данном случае…
Раздраженно хлопают дверьми, входя в свои комнаты, буржуа.
Неподвижно стоит Пышка. Напряженно — горько смотрит, как бы решая что-то.
Тускло освещена отблеском фонаря пара, слившаяся в поцелуе. Мужское плечо. Женский запрокинутый затылок.
Напряженно, с еще полными слез глазами, смотрит Пышка.
Хлопают двери. Вылетают яростно вышвыриваемые боты.
Дверь, вылетают ботинки.
Лицо Пышки, неподвижно глядящей в пространство Пустой коридор. Беспорядочно валяются вышвырнутые ботинки.
Ботинки.
Ботинки.
Аккуратные сапоги немца.
По лестнице на аппарат спускаются граф и Пышка. Граф ведет Пышку под руку. Он
— Высшее назначение женщины, дитя мое, состоит в том, чтобы жертвовать собой.
Они спускаются на аппарат. Пышка восхищенно и почтительно слушает, явно не понимая, в чем дело. Они выходят из кадра.
В кадр, как бы продолжая движение предыдущего кадра, входит Пышка, но уже не с графом, а с Каррэ-Ламадоном. Продолжая игру графа, Каррэ-Ламадон интимно наклоняется к Пышке, говорит:
— Когда в положение, подобное вашему, мадемуазель, попадали древние римлянки…
Внимательно и удивленно слушает Пышка. Они проходят.
И в следующий кадр (около двери на кухню) Пышка входит уже не с Каррэ-Ламадоном, а с Луазо. Луазо говорит, захлебываясь, прикидываясь простачком, похлопывая Пышку по плечу:
— Э, милая моя, патриотизм, в конце концов, это только патриотизм, не больше.
Пышка начинает понимать. Она внимательно взглядывает на Луазо, пожимает плечами, проходит в кухонную дверь. Луазо идет за ней.
Но на кухню Пышка входит не с Луазо, а вновь с графом. Он, продолжая прежнюю игру, ласково нагибается к ней.
— Юдифь, мадемуазель, отдалась Олоферну, чтобы…
Не дослушав, Пышка поворачивается, идет обратно, сопровождаемая ласковым графом.
Но в гостиную она входит уже с Каррэ-Ламадоном. Каррэ-Ламадон оживленно говорит что-то. Они идут к камину. Они останавливаются на минуту. Они проходят дальше.
И к столу они подходят уже втроем: с двух сторон Уговаривают Пышку Луазо и Каррэ-Ламадон. Они проходят.
И к пианино они подходят уже вчетвером. Присоединился граф. В три рта уговаривают Пышку патриоты. Они идут на аппарат. Вырастает лицо Пышки.
Пышка. Она сосредоточенно думает. Она взволнованно кусает губы. Она оглядывается. Она вдруг резко оборачивается.
Она бежит к лестнице.
Она поднимается по лестнице навстречу идущей сверху графине. Они встречаются.
Графиня принимает Пышку в свои объятия. Она интимно и жарко шепчет ей на ухо:
— Какой интересный мужчина!
Наверху, за спиной графини, мы уже видим г-жу Луазо. Видим хорошенькую головку г-жи Каррэ-Ламадон. Пышка освобождается из графининых объятий, она торопливо идет вниз.
И внизу, около лестницы ее перехватывает граф, вдруг ставший фривольным, почти подмигивая, чуть не тыча Пышку в бок, он с неожиданной плутоватостью бормочет ей на ухо:
— Знаешь, детка, я понимаю его…
И если граф начал фразу, Луазо, сменивший его, закончил ее так, что остается неясным, кто же именно ее сказал. Луазо продолжает:
— Ты такая хорошенькая…
И Каррэ-Ламадон, ставший вдруг похожим на Луазо, заканчивает:
— Он всю жизнь будет хвастаться.
Пышка резко оборачивается.