О себе
Шрифт:
Вопрос: Если человек имеет внешние знания и способности, то он не получит вашей истинной Силы?
Ответ: Одно с другим не связано. Один человек может иметь знания и ничего не воспринять. Если же он воспринимает, то его знание и способности помогают Силе проработать детали.
Ваша идея состоит в том, что либо я должен вдохновлять его конкретно во всех деталях, просто превратив его в автомат, либо, если я этого не сделаю, то я ничего не могу для него сделать?
Вопрос: Разве вы не развиваете нашу интуицию внешним руководством, исправляя форму и внося поправки в наши английские стихи?
Ответ: Я это делаю, если речь идет о ваших английских стихах, потому что я специалист по английской поэзии. С бенгальскими стихами я этого не делаю. Я только выбираю из тех вариантов, какие вы предлагаете сами. Заметьте, что с Х. я теперь насколько возможно избегаю вносить поправки – чтобы побудить вдохновение к самостоятельной работе. Иногда я вижу, что он должен бы написать, но не подсказываю, оставляя ему самостоятельно найти слова – и взять или не взять их – в моем молчании.
Стихи Х. лишь проба – хорошая для его возраста, – так что я стараюсь его подбодрить, когда говорю, что проба эта очень хорошая. Стихи на английском я у него правлю, поскольку талант у него есть, но владение языком пока что, разумеется, несовершенно. Остальные трое прекрасно владеют языком, а Y. – поэт очень высокого ряда. Я высказываю им свое мнение в общих чертах, только когда им нужно. Я никогда им ничего не предлагаю. Я высказываю свое мнение либо вношу правку или предложения только к стихам на английском.
Не знаю, могу ли я предложить подробный критический разбор для стихов на бенгальском, поскольку здесь мне больше приходится полагаться на свои ощущения, чем на серьезные знания языка или законов стихосложения.
Не хочу ничего говорить [о книге Х.], потому что, когда не могу сказать ничего хорошего молодому начинающему писателю, то предпочитаю хранить молчание… Каждый писатель должен иметь возможность развиваться по-своему.
Что касается Х., то, если хотите, можете переслать ему ту часть моих замечаний, где я говорю комплименты, только, возможно, с намеком на то, что я считаю его стихи довольно неровными, так чтобы не был сплошной сахар. Но высказывания, касающиеся альбомной поэзии и беспорядочной техники, слишком резки и предназначались для личного употребления – чтобы это передать объекту критики; мне следовало бы выразить ту же самую точку зрения в менее драматических выражениях. Как я уже однажды писал, я не хочу говорить ничего плохого или расхолаживающего тем авторам, кому я не могу помочь стать лучше. В «Арье» многие индийские поэты присылали мне на рецензию свои стихи, но я всегда воздерживался от высказывания своего мнения, иначе пришлось бы их судить со всей строгостью. Я тогда написал только об Y., потому что вот тут я мог серьезно и, думаю, справедливо выразить ему свои безоговорочные похвалы.
Кажется, вы требуете от моих наскоро написанных замечаний о присланных мне стихах очень строгой и академичной точности. У меня нет незыблемых эстетических норм или раз установленных критериев качества – более того, я считаю их невозможными в применении к такой тонкой и неуловимой материи, как стихи. Жесткие мерки или критерии хороши только в приложении к физическому. Отношение к поэзии есть вопрос ощущений, интуитивного восприятия и определенного эстетического
Мой взгляд на стихи меняется при оценке не только разных авторов, но и разных жанров. Если я пишу про стихотворение S.: «очень хорошо», это не означает, что это стихотворение стоит на одном уровне со стихотворениями Х. или А., или с вашими. Это означает, что это стихотворение очень хорошо для S., а не то, что оно было бы хорошо для Х. или для А. «Как будто бы они все заслужили «очень хорошо», – пишете вы! Но, Боже мой, вы пишете так, будто я учитель и расставляю оценки ученикам. Я могу написать «хорошо» или «очень хорошо» про сочинение новичка, если я вижу, что это поэзия, а не просто рифмованные строки, пусть даже правильные и хорошие, но если бы это было сочинение Х. или А., или ваше, я никогда бы не сказал про него «очень хорошо». У вас есть стихи, которые я раскритиковал, назвал неудачными, но если бы их прислал мне кое-кто другой, то я бы сказал: «Да, на этот раз у вас всё получилось великолепно». Я не выставляю оценок в соответствии с жесткой шкалой. Я использую их гибко, в соответствии с ситуацией и конкретным человеком. То же самое относится к разным жанрам. Если я пишу «очень хорошо» или «блестяще» об определенных стихах D. про его кресло, это не означает, что я выдаю им сертификат равнозначности с вашими, которые счел также очень хорошими или блестящими – я лишь говорю тем самым, что это очень хорошие, веселые стихи, что это очень удачный, великолепный образец юмористической поэзии. В отношении к вашему стиху те же слова означали бы нечто совсем иное.
Переходя от вашего огромного постскриптума непосредственно к крохотному письму: что вы имели в виду под «совершенным успехом»? Я имел в виду, что выдержанный в определенном ключе и стиле ваш стих очень хорошо проработан и с точки зрения ключа и стиля и, кроме того, в нем есть мысль, выразительность и ритм. С такой точки зрения это и есть совершенный успех. Если вы спросите меня, предел ли это ваших возможностей, я отвечу – нет, но в нем нет ни слабых мест, ни неадекватностей, говорится о вещах поэтических и хорошо говорится. Не всегда можно писать на пределе возможностей, но это не причина, чтобы отвергать хорошее сочинение.
Вы все придаете слишком много значения каждой букве в моих замечаниях, словно я ставлю вам отметки. Мне пришлось отказаться от слов «хорошо» и даже «очень хорошо», поскольку это нагоняло уныние на N. – хотя лично я был бы очень доволен, если бы сам всегда писал стихи, которые бы считались очень хорошими. Я пишу «очень мило», когда стихи не поддаются исправлениям, так зачем спрашивать у меня, как улучшить то, что улучшить нельзя? Что же касается роста, стремления превзойти себя, то это другое дело – человек всегда надеется подняться выше всего того, что сделал раньше, но это означает не то, что он становится безупречным – я всегда довольно безжалостно отмечал у вас все недостатки, – а то, что он поднялся выше, что его сознание стало шире и глубже, и т. д. Между прочим, если мои замечания воспринимаются как учительские оценки, то что мне делать в следующий раз, если я уже исчерпал все наречия? Как я должен реагировать на то, что вы превзошли себя, если я уже сказал, что ваше сочинение превосходно? Может быть, нужно прибегать к восклицаниям вроде: «Ах, черт возьми, как хорошо! Чертовски-чертовски хорошо!»
Вопрос: Почему мои стихи для многих оказываются трудными? Я всегда подозревал, что только N. и А. понимают их целиком правильно. Они, конечно, многим нравятся после того, как я всё объясню, но так восхищаются красотой отдельных фраз, совершенно не ухватывая многогранной целостности этих фраз. Сегодня утром P., V. и N. прочли мое стихотворение «Агни». Никто из них не уловил точности соответствий, значение соединения смыслов слов и фраз в начальных строках: