О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)
Шрифт:
– Он же с тобой не спал.
– Не спал, но собирался! Уже обещал за меня в хор тридцать тысяч отдавать! Говорил: подожди, богатого купца сработаю, уплачу за тебя, и поедем в город Адессу...
– Не захочешь – не поедешь. Кто тебя против воли отправит?
Маргитка нахмурилась, ничего не ответив. Минуту спустя сердито сказала:
– Кабы ты меня любил хоть на пятак, то взял бы в охапку, и убежали бы мы с тобой. Ты же таборный. Должен знать, как такие дела делаются.
Илья смутился.
– И что с того, что таборный?.. Думаешь, в таборах
– Ни черта мне от вас не надо! – огрызнулась Маргитка. И тут же вздохнула: – Ладно, леший с тобой. Думаешь, я не понимаю? У тебя семья. Мы цыгане, слава богу... Правда, Настька твоя... тьфу!
– Маргитка...
– А что «Маргитка»? Я, конечно, знаю, она красавицей была, по портрету видно. Но сейчас-то... Ведь удавиться легче! Как ты с ней в постель ложишься, морэ?
– Девочка!
– Страшнее смертного греха, побей бог! – Маргитка недобро усмехнулась. – Ты, Илья, мне только шепни, я из нее мигом слепую сделаю!
– Убью! – взорвался Илья, и Маргитка отпрянула, сообразив, что он не шутит. Не удержавшись на краю плиты, она с писком повалилась в лопухи. Через минуту из-за мясистого листа выглянул перепуганный зеленый глаз.
– Илья, ты рехнулся?
– Прости, девочка, – с трудом выговорил он. – Не хотел.
Маргитка осторожно улыбнулась. Снова села на плиту, оправила юбку, хмыкнула – и вдруг рассмеялась в полный голос. Илья озадаченно смотрел на нее.
– Ой, Илья, а когда ты бесишься, я тебя еще больше люблю! У тебя глаза, как у сатаны, синим огнем сверкают! Я в тиятре на Пасху видела Мифистофиля – точно ты, хоть портрет сымай! Правда, у того еще искры из глаз сыпались...
– Скажешь тоже... – проворчал он, радуясь в душе, что разговор ушел от Насти. Маргитка, смеясь, взяла Илью за руку – и вдруг, повернув голову, прислушалась.
– Отзвонили! Пойдем.
Илья не успел даже спросить – куда, а она уже вскочила и потащила его по едва заметной стежке мимо крестов и оград.
Задняя стена кладбища выходила к оврагу. Здесь было совсем дикое место. Кирпичная кладка оказалась сплошь завита повиликой и душистым табаком, мох покрывал старые камни до самого верха, внизу буйно разрастались лебеда и полынь. Лопухи были просто угрожающих размеров, под ними, не шевеля листьев, свободно шмыгали одичавшие коты. Вверху сходились ветвями столетние липы, солнце ни единым лучом не могло пробиться сквозь густую листву, и под липами царил сонный зеленый полумрак. Маргитка уверенно пробиралась сквозь эти дебри, таща за собой Илью. Тот шел, удивляясь про себя, как до сих пор не пропала тропинка, которую он без Маргитки и не заметил бы.
– Да стой... Подожди ты... Куда ты меня тащишь, девочка?
– Пришли.
Маргитка остановилась, и Илья увидел прилепившуюся к кладбищенской стене избушку. Почерневшее, скособочившееся строеньице, казалось, вот-вот завалится набок, крыша вся заросла травой, и даже две тоненькие березки раскачивались над старым тесом.
– Здесь живет колдун, – строго проговорила Маргитка. Искоса взглянула на Илью – не смеется
– Никодим! Дома аль нет? Выходи!
– Иду-у-у! – отозвалось откуда-то с кладбища. Илья вздрогнул, ему стало жутковато. Заросли крапивы и лебеды закачались, послышались шаги, и из сорняковых джунглей вынырнул сгорбленный старик с мощными плечами, чуть не разрывающими старую холстинную рубаху, с широкой нечесаной бородой и обширной плешью.
– Чего верешшишь, как на пожаре, сикильдявка? – густым и хриплым басом осведомился он. – Всех покойников мне всполошишь. Покойник – он шум не обожает.
– Ничего твоим мертвецам не будет, – весело возразила Маргитка. – Я от Паровоза. Помнишь такого?
– Забудешь его... – Старик смотрел на Маргитку сощуренными слезящимися глазами, а стоящего рядом Илью, казалось, не замечал. – Чего Семену надо-то?
Маргитка подошла к старику, поднялась на цыпочки, что-то торопливо заговорила, показывая на избушку. Илья наблюдал за ней с нарастающим недовольством, уже начиная понимать, в чем дело. Когда же дед молча кивнул и Маргитка полезла в рукав, Илья поспешно шагнул к ним. Не хватало еще, чтобы за него платила девка!
– Получи, дед.
Никодим поднял голову. Поблекшие глаза недоверчиво уставились на Илью:
– Ты-то что за молодец? Цыган, что ли?
– А она, думаешь, кто? – пробурчал Илья.
– Не знаю, – пожал старик могучими плечами. – Я, мил-человек, ничего не знаю, ничего не ведаю и при живых глазах слепым хожу. Потому до девяноста годков и дожил. Хошь – плати сам, мне без вниманья. Благодарны премного, господа цыгане, за ваше неоставление...
Последняя фраза прозвучала с явной насмешкой, но Илья промолчал. Не говоря ни слова проследил за тем, как Никодим прячет деньги за голенище сапога, подхватывает с травы свой заступ и бесшумно, как бродячий кот, исчезает в крапивных зарослях, и лишь после этого повернулся к Маргитке:
– Он кто?
– Говорю – колдун... Да сторож, сторож он при кладбище.
– А ты его откуда знаешь? И Паровоз тут при чем? – Маргитка молча улыбнулась, и Илья повысил голос: – Отвечай, раз спрашиваю! Была ты с ним здесь?
– А ты на меня не ори, серебряный мой, – спокойно сказала она. – Я тебе не жена – забыл? И не спрашивай ни о чем. От лишнего спроса голова болит. Пойдем-ка лучше.
Маргитка выпустила руку Ильи и, наклонившись, быстро вошла в низенькую, держащуюся на одной петле дверь избушки. Ему оставалось только пойти следом.
Внутри оказалось неожиданно чисто и даже просторно, словно стены старой избенки раздвинулись, впуская гостей. Стоя на пороге, Илья осматривал проконопаченные стены, мрачного Спаса в углу, лубочные картинки возле окна, широкие нары, покрытые лоскутным одеялом, стол с потертой скатеркой, ухваты и кочерги у беленой печи. За печью валялись какие-то узлы. Илья подошел было посмотреть, но Маргитка поспешно оттащила его от них:
– Нет, ты туда не заглядывай, это лихими людьми положено.
– Краденым, что ли, Никодим твой торгует?