О спорте, рыбалке, об охоте и не только. Увлекательные рассказы с тонким юмором и без
Шрифт:
– Что это такое, Коля?
– А завтра увидишь. Это то, чем бьют по кедру, чтобы осыпалась шишка.
– А я думал, они лазят на кедры, ну, на худой конец, шестом.
– Нет, так много не наработаешь.
Из леса на поляну вышли мужики. Трое на плечах несли здоровенную лесину с торчащими сучками, а знакомый Николая нёс на плече дубинку, как палицу Ильи Муромца. Всё это они аккуратно уложили у избушки и направились к кашеварам.
– Ну, что бог послал на трапезу? Давайте, девки, кормите, да пораньше отойдём ко сну. Завтра на зорьке пойдём.
Тут
– Закрой рот – мошка залетит. Что, поди, чашку с ложкой забыл?
– Точно!
– Ну, ты даёшь!
– Слушай, у хозяев, поди, есть в запасе, пойду попрошу.
– Не дадут, – уверенно осадил меня Николай.
– А почему?
– Такая у них вера, свою посуду – никому. Они лучше собаке нальют в свою посуду, но чтобы иноверец взял в пользование – тут же её выбросят. Я на себе это испытал. В первый приезд я так же забыл ложку и по простой привычке подошёл, взял из их торбы ложку, поел, помыл её и положил обратно. На следующий день эта ложка валялась в яме с отбросами. Они специально роют яму, а когда уезжают, зарывают её. В этом плане они – молодцы. А вот ложку пришлось вырезать из березы. Вот так, приятель. Пойдём и сделаем тебе из берёзы чашку и деревянную ложку.
Наконец, дошло дело и до еды. Каша пшённая с кусками сала, дичь, сваренная с какими-то травами, мягкий домашний хлеб – это всё, что положено нам с общего стола. Я по доброй привычке беру пару банок сгущёнки и отправляюсь с визитом вежливости.
Идёт неторопливая семейная трапеза. Все сидят на корточках и чинно хлебают кашу из своих плошек. Дичь горкой навалена на листья лопуха, возвышаясь в центре опрятной скатерти. Я подхожу к старику и протягиваю ему подношение.
– Пожалуйста, примите.
Он из-под бровей глянул на меня и, пробурчав сквозь зубы: «Это нам не можно», отвернулся. Все семейство сидело молча. Я не знал, что делать, и принял решение сделать попытку ещё раз:
– Это от чистого сердца, пожалуйста, возьмите.
– Нам не можно, – было сказано мне уже старшим сыном.
– Ну, извините, пожалуйста.
Подхожу к Николаю, он набил кашей полон рот и давился ей, чтобы не рассмеяться.
– Ну что, угостил?
– Слушай, а почему так? Не могу понять.
– Вот такая у них вера. Есть общее название – старовер-кержак. А эти к тому ещё и сектанты. А каждая секта со своим уставом. Я вот знаю одну секту староверов, так они наотрез отказываются от услуг медицины.
– Да что ты?
– Да! Если человек заболел, то его пеленают в ковёр или половики и уносят в ельник, то есть в лес. Три дня не приходят к нему. Через трое суток
– Слушай, а если умер?
– Бог дал, бог взял – таков их закон.
– Ты, видно, «дружбан» с ними, много о них знаешь?
– Откуда? Ты за эти часы услышал первую их речь: «Нам не можно». Так и есть.
– Вот дела.
– Ну, хватит. Давай приберём и спать.
– Где спать будем?
– А прямо здесь, на телегах. Залезем в спальники, и будь здоров.
Собаки, наевшись досыта, свернулись калачиком под телегой и спокойно дремали.
– Вот и наша охрана на службе, – показал на собак Николай.
– Да уж, охранники.
– Не скажи, охрана что надо, смелости – хоть на зверя, хоть на человека. Ну ладно, давай спать.
В теплом спальнике да на пахучем свежем сене, которое мы заранее натаскали в телегу, после такого сытного ужина хотелось просто полежать, посмотреть в небо и послушать тайгу, но злой сибирский гнус портил всю экзотическую прелесть. Спальник с сеткой у лица, а гнус умудрялся пробраться и сквозь неё. Пришлось перевернуться лицом в сено.
Как будто бы и не спали: стучат котлом кержачки, мужики обтачивают топором «балду», жарко горит самодельная печь. Николай уже идёт от ручья с полотенцем через плечо.
– Ты что меня не будишь?
– Сейчас подойду и разбужу. Вставай, лежебока, уже час, как при деле, тебе только дали отоспаться. Как выразились бы девицы: «Пущай городской понежится».
– Нет уж, нет уж, – я бегу умываться.
После лёгкого завтрака мы отправились на охоту. Ходили много и долго, одну тетёрку снял Николай, я два раза мазал по бреющим тетеревам, и вот мы бредём к зимовью.
– Николай, давай сходим к семейству, где они шишкуют!
Николай остановился, прислушался.
– Это надо идти вон туда.
– А почему ты считаешь, что туда?
– А слушай!
Я прислушался. Какой-то звук, будто по дереву бьют другим деревом.
– Вот именно так бьют «балдой» по кедру. Ну, пойдём, сам всё увидишь.
Звук становился все громче и громче, наконец, видим группу людей. Подходим как раз в тот момент, когда четыре здоровых бородатых мужика надели на запястья кожаные ремни, ловко приделанные к сучкам здоровенного сухого дерева, которое называют «балдой». По команде отца дружненько отходят, а с кедра льётся черно-голубой смоляной кедровый дождь. Дочери ловко собирают дары природы и сваливают в телегу. Телеги были уже наполнены, и нам ничего не оставалось, как только помогать в сборе шишки. Работали молча, сбор был быстрым. Я взялся за края полной корзины и удивился, как эти тяжеленные корзины молодухи тащат и ещё поднимают на телеги. Я взглянул на Николая – он даже покраснел, и, наслаждаясь, вывалил очередную корзину в телегу. Добыча была закончена. Я говорю, как говорят эти люди. Зверя они ходят добывать, шишку кедровую тоже добывают, а собирают грибы и ягоды – это потому, что в сборе участвуют только женщины, а где мужчины – там добыча.