О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)
Шрифт:
— Нашел о чем переживать, — это вернувшаяся бабушка Нина, видимо, услышала часть их разговора. — Всему свой срок приходит. Значит, и рубашкин век закончился. Ты ее и так уж, почитай, лет пятнадцать носил. Ладно, идите обедать, на столе всё.
Так завершилось очередное «дело» юного Пинкертона, который записал в своей тетрадке о благополучном его исходе совсем не по форме, с тремя восклицательными знаками в конце: «Ура! Мой дедушка ни в чем не виноват, он самый лучший на свете!!!»
…
На следующее утро деревня проснулась
Но это уже совсем другая история…
За стеклом О том, как надо держать удар…
Она стояла чуть в стороне от других. Голая. Беззащитная. Одинокая. Ранимая в своей обнаженности. К тому же лысая.
Другие девушки смотрели на нее свысока. Презрение было написано на их надменных, деланно равнодушных лицах. Они еле заметно улыбались друг другу и показывали на эту чудачку — кто глазами, кто рукой. Мол, откуда взялось это тонконогое чудо?
А она… Она так мечтала очаровать всех своей грацией, красотой, тонким вкусом. Но все произошло совсем не так, как она ожидала.
Она растерялась. Никак не думала, что ее первый выход в свет произойдет вот так. Что ее, голую, будут бесстыдно рассматривать. Показывать на нее пальцем. Смеяться.
Она хотела прикрыться руками. Отвернуться. Спрятаться. Убежать. Но от волнения ноги не слушались.
«Ну почему, почему они так жестоки? Они даже не попытались узнать меня. Заглянуть в мою душу. Узнать, о чем я думаю, мечтаю… И эти, за окном, тоже пялятся, смеются…» Слезы готовы были брызнуть из ее глаз, но она сдержалась. Нет, не станет она плакать на виду у всех. Не дождутся!
Она почувствовала на себе еще один взгляд, внимательный, оценивающий. Заставила себя поднять глаза и… о боже, какой стыд! Симпатичный парень, в джинсах и свитере, смотрел на нее и улыбался. Нет, не смеялся, а именно улыбался: не робей, мол, девочка, покажи всем, чего ты стоишь!
Успокоилась. Расправила плечи. Выпрямила спинку — как учили. Оказалось, что она не такая уж и худая, скорее тоненькая и хрупкая. Что фигурка ее прелестна своей стройностью. Что ноги длинные и ровные, с тонкими щиколотками и изящной ступней. Что…
— Ну, что раскудахтались, красотки, тоже мне — джулии робертс! Напугали новенькую. Сами-то не помните, какими пришли? Цыц мне! — и, с одобрением, — а ты молодец, малышка, держишь удар. Сейчас будем одеваться!
Через полчаса девушка, уже одетая в брючки-дудочки и вязаный блузон, с симпатичным париком в виде короткой мальчишеской стрижки, которая шла ей необыкновенно, стояла в витрине прямо напротив магазина мужской одежды. Она улыбалась. Тому обаятельному парню напротив. Прохожим. Своим недавним страхам и смущению. Теперь ей ничего не было страшно. Она победила!
Турецкий
День не задался с самого утра.
Началось с того, что Маша проспала на работу. В общем, ничего необычного, такое случалось с ней и раньше. Чего греха таить, любила поспать. Да так крепко, что никакой звонок ее не мог добудиться: ни мелодичный на телефоне, ни громкий трезвон обыкновенного китайского ширпотреба, ни противный, как комариный писк, зуммер на электронных часах. Они наперебой, а то и все разом заливались кто во что горазд, а Маше хоть бы хны. Хорошо, что у подруги Анны, с которой Мария снимала квартиру, сон чуткий. Одна беда: Аня иногда оставалась ночевать у своего молодого человека, и тогда пиши пропало — засоня снова просыпала.
Всю ночь Маше снилась Анталия, отдыха в которой последние полгода она вожделела круглыми сутками, и потому просыпаться не хотелось совсем. Никогда. В ее мечтательном сновидении знойные черноокие красавцы-мужчины с голыми торсами, в шальварах и фесках с кисточкой нежно овевали длинными опахалами ее загорелое стройное тело в бикини и предлагали на выбор разноцветные тоники. При этом смотрели на нее эти турецкие мартовские коты призывно и только что не орали под окнами номера так же страстно, как их любвеобильные четвероногие собратья в пору телесного томления.
Всё обещало неземных удовольствий. Или даже больше… Хотя куда уж больше!
Мария, вся в нетерпении, готова была сдаться, не в силах больше держать оборону своей никем толком так и не поруганной чести, но тут… зазвонил телефон. Без пяти минут одалиска поморщилась: «Ну хотя бы здесь оставили в покое!..» Оказалось, ей нужно срочно возвращаться домой — делать финансовый отчет. Но море было таким синим, солнце — таким ласковым, а персонал отеля, особенно волоокий Аполлон по имени Махмуд-оглы, таким предупредительным… Нет, решила Маша, в конце концов я в отпуске, и катись оно всё… в дебет с кредитом.
Она отключила телефон и отдалась неге предвкушения счастья безраздельно, вся — от солнцезащитных очков а-ля Диор до напедикюренных ноготков и отшлифованных пяток…
Когда Маша смогла, наконец, вырваться из нежных клещей мужчины с заграничным именем Морфей, часы показывали столько, что было понятно: она проспала не только всё на свете, но и сам свет тоже. Потому что теперь, когда ее точно уволят за далеко не первое опоздание, наступит полный мрак: не на что и негде станет жить, и о поездке в Турцию тоже придется забыть. Однако сдаваться вот так запросто было не в привычках Марии, и она быстренько собралась. Даже успела провести щеточкой с тушью в районе глаз. Блеск на губы навела уже на ходу, причем без зеркала. В него она решила сегодня не смотреться. Да и что бы она там увидела: обыкновенные зеленые с рыжими крапинами глаза, вздернутый нос, веснушки на щеках… Причем щек этих на лице явное преобладание. И никаких тебе высоких скул, красиво очерченных ботоксно пухлых губ, греческого носа, глубоких глаз-омутов. Ничего такого! Ну и зачем пялиться лишний раз на то, чего нет?!