О воинстве немертвых

Конъюнктурщик

Террасы возвышались над склоном. Вдоль отвесных стен террас вели немногие крутые дороги и тропы, охраняемые городской стражей. Монстры здесь не появлялись, их сильно раздражал яркий солнечный свет, колоссальным столбом поглощавший столицу.

После этого Илиодор возвращается в свои покои, готовясь к описанию следующей главы, посвященной богатым библиотекам зиккуратов…

А сам Альтиген рисует в своем воображении картину механизма, перерабатывающего целые народы, спрута, далёкого экзотического морского зверя, щупальцами захватывающего своих жертв. Ему тяжело было представить то стремление к богатству и власти, каким были одержимы

белые маги, стремление к власти не над землёй и людьми, но над вещами и силами.

Альтиген хотел верить, что сохраняет в себе приверженность старым идеалами, хотел верить, что общество состоит из сословий, если стертых потерей законов прежних столиц и областей, то хотя бы существующих ещё на практике. Рыцари охраняют, торговцы торгуют, горожане изготавливают, маги думают и молятся богам, если ещё не забыли их имена. Как правитель он хотел занят место именно в этой иерархии, стать законным и священным лидером, держать в своих руках долг, честь и преданность. Но не думать о том, что мир меняется, он не мог. Стройная жизнь, какую ковали его предки, сломалась во время войны. И в разуме его не стены были разрушены, не поля были покинуты, но именно порядки были развеяны, как прах.

Новые белые маги не требовали от людей преданности. Они превращали людей в вещи и управляли ими, словно потоками рек. Альтиген видел это и страшился этого. Они победили свой собственный народ, сделали то, чего не могли достигнуть самые великие правители прошлого; белые маги создали новый народ, не такой, каким освещали его в своих пышных речах, но усердный и жесткий народ-воинство, воинство труда и обогащения, безмолвный, безвольный, рабский народ.

И как бы Альтиген не восхищался этим в самой глубине своей души, спускаясь по самой темной струне в самую глубь, как рыцарю ему это было омерзительно.

Отложив свиток, префект конгрегации по делам рыцарство встает и начинает беспокойно ходить. Мысли его змеями вьются под черепом, в глазах его сверкают огни магического безумия, а разум медленно разрывается, извергая горячую магму тягостных раздумий. Мечется, как лев в клетке… Свиток лишил его спокойствия? Нет. Злоба и обида месяцами нарастали в нем.

Долго откладывал для себя эту правду, но наконец сказал себе. Произнес в полной темноте и одиночестве, когда никто не видел и не слышал. Если бы это было возможно, то одна слеза все же скатилась бы по его лицу.

— Белый город должен быть разрушен.

Сцепив пальцы за спиной, он подошел к выходу из зала и направил по коридору, где также не было ни единого горящего факела. Ни души. На всем этаже он был один. Абсолютный же мрак оберегал реку его мыслей.

Столица мира неразрывно связывалась в его сознании с надеждой на полноценное воссоздание мира. Маги черного ордена, его знаменосцы и префекты конгрегаций говорили, что мир умер, что с этим надо смириться, что лишь покорность и суровый труд без притязаний на блага мирские, позволят выжить и пройти последней дорогой, которая ведет из этого мира, лишь смирение даст выход. Многие разочаровавшиеся в прошлом люди дали согласие, дали внутренние клятвы и приняли этот путь. Но Альтиген не был одним из них, никогда не был. Он восхищался человеком и его силой, восхищался империями былых времён, их могучими армиями, блеском известных воинов и властностью могущественных магов. Альтиген полюбил Белый город с первых мгновений, видел в нем возрождение, видел в нем воплощение всех имперских мечтаний.

И не было в нем желание его разрушать, но Белый город стал его врагом.

Именно это разрывало его разум.

Рай, обратившийся против праведника. Боги, отвернувшиеся от славившего их жреца. Белый город не желал его. Белые маги не видели в нем равного, белые рыцари презирали черных рыцарей. Что ж. Пришла пора забить в барабаны войны.

— Ко мне… — сказал Альтиген в темноту.

Спустя несколько минут, в коридоре раздались шаги латных ботинок.

— Ваша светлость.

— Эдмонд, собери все регулярные роты, — немного погодя тяжело добавил, — мы идем на Приют.

— Ваша светлость, будет сделано.

_____

Здание Совета было внушительным, но не своими размерами, а своей мужественной красотой, твердостью и четкостью ровных линий, основательностью форм и монументальностью всего построения.

Вулканический бетон.

Вечность.

Солнечные лучи, повторяя архитектурную сущность всего города, проникали столбом через круглое отверстие в потолке, освещая зал собраний, что был опоясан квадратной красной колоннадой. Полукруг больших ступеней, служивших скамейками, был покрыт мрамором. В центре же стояла каменная трибуна, а по бокам от неё деревянные роскошные стулья.

Все было пусто.

Но вот, врата открылись и по проходу, прорезающему полукруг и ведущему прямо к трибуне, стали входить старые люди в белых мантиях. В полном спокойствии, покашливая и негромко переговариваясь, они стали, без лишней суеты медленно заполнять зал, рассаживаясь по местам. Они садились ближе к друг другу, образуя небольшие группы.

В зале стало более шумно, когда старцев набралось две сотни.

Спустя какое-то время вошли ещё немногие люди. Протелеон, как и все в белой мантии, Альтиор в пурпурной тоге с золотыми полосками, затем их ближайшие помощники.

За этим шествием следовали с десяток гостей из града Вольного, усатых, одетых в вычурные парчовые кафтаны, и смотревшихся просто дико в этой имперской обстановке.

Протелеон и Альтиор со своими людьми заняли стулья по сторонам от центральной трибуны. Справа от скамеек были простые деревянные кресла, которые заняли гости из Вольного, а против них, с другой стороны зала также сели несколько представителей префекта города, находившиеся здесь в его отсутствие.

Дубовые двери, обшитые железными пластинами, с грохотом закрылись, на них положили тяжелый засов.

Все замолчали.

Протелеон встал и подошел к трибуне.

— Объявляю заседание Совета Белого города открытым.

Последовали аплодисменты.

Выдерживая тишину, Протелеон, своим проницательным взглядом стал окидывал зал, всматриваясь в магов, в их лица, в их глаза, он пытался впитать в себя ощущения, царившие здесь.

Но пришел момент, он вновь заговорил, и тон его был суров:

— Мы все здесь маги и рыцари. Мы и есть этот город. Но мы не едины. Я чувствую это. И сегодня мы должны выяснить, что происходит меж нас. Мы могли почивать на лаврах первого града, возрожденного. Могли наслаждаться своим величием и властью. Но теперь мы не одни в мире. Черное рыцарство заполняет Единый континент. Они уже контролируют три из четырех главных дорог, — он вздохнул, — Наступило время принять решение. Передаю слово императору, начальнику над всеми рыцарями города и властелину всех внешних земель города, Альотиору.