О воинстве немертвых
Шрифт:
_____
Обычная ночь в лесу у подножия горы Белое седло.
Небосвод, затянутый тучами, холодный ветер качает верхушки засохших стволов. Нет луны, нет и звезд, только ветки и высохшая земля, погибшие ягодные кусты.
В этих землях изредка проходили туманы. Плотные клубы синеватого пара, издающие тягучие и шелестящие звуки, как большие животные, они бродили в лесах, ничего не меня, не оставляя чего-то необычного, но забирая тех, кто попадал в них. Никто не знал, что это было, никто не хотел знать, чем это может оказаться.
И Зэорис смотрел на один такой.
Чем бы ни было это что-то, ждущие его там, только сам Зэорис решит, жить или умереть. И хотя бы в этот день нужно ещё было пожить, потому жизнь его самого обозначала жизнь ещё десятка братьев из серого культа, которых он вел за собой.
Укутанные в плащи из грубой ткани, они сидели, притаившись среди голых ветвей засохшей поросли. Пугливо переглядываясь, они улыбались друг другу и тому страху, что овеял их всех, подбадривали друг друга тихими речами о предстоящей борьбе. Братья были крепкими воинами и паломниками, пережившими многое, они боялись монстров, но знали, что их ждет открытая вражда с самым опасным из чудовищ, а именно, с другими людьми, подобными им самим.
— Что это?
— Не важно. Идем, братья.
Двинувшись дальше, они преодолели несколько миль пешком, пока небо не начало медленно становится сизым.
Короткая летняя ночь оканчивалась.
Да, так теперь выглядело лето, как безграничная осень, и лишь зима отличалась, вываливая много снега, который не таял до поздней весны, но живительная влага не порождала озеленение, все оставалось таким же серым и почерневшим.
Лишь ветки хрустели под ногами. Они не переговаривались. Никому не хотелось говорить, уже слишком долго шли и слишком устали. Пеший путь без тропы по неровностям холмистых предгорий отнимал много сил. Ноги их болели, их запасы еды закончились два дня тому назад, и все что происходило это бесконечная ходьба.
Изредка кто-то мог спросить, долго ли осталось идти, на что Зэорис оборачивался и подбадривал отряд, говорил, что осталось недолго, что они уже почти дошли, что вынуждены идти так долго потому, что тропы стерегут белые рыцари, которые не должны узнать об их появлении в городе, и все понимали, что это важно для борьбы.
Ищейки белых магов рыскали в городах, разыскивая тех, кто вел себя подозрительно, подслушивая на многих углах. И пусть у магов было примитивное понимание того, как обращаться с народом, они знали одно, что недовольство должно всегда жестоко подавляться, знали это, потому что управляли столицами до войны, а теперь управляли такой же столицей, только крупнее и богаче.
Огибая один холм за другим, или проходя по руслу высохшей реки, они разменивали мили на время. Снова бесцветный день.
Отряд взбирался на очередной холм, чтобы оценить обстановку с высоты, когда Зэорис что-то учуял.
Расправив плечи и высоко подняв голову, он властным жестом велел всем остановиться. Затем отвел руку.
Братья расселись на обочине тропы, что никогда не зарастет. Кто-то достал кинжал и стал неспешно натачивать
— Что-то случилось, брат Зэорис? — все же не выдержал один из них и спросил.
— Да. Мы сделаем здесь привал, — он продолжал вглядываться куда-то в даль, видимую ему одному.
Потом Зэорис сел, скрестив ноги под собой и стал смотреть в никуда.
Один из серых братьев заметил это и ткнул локтем другого. Без слов братья окружили белого мага и стали внимательно всматриваться, наблюдая за его лицом и дыханием, которое замедлялось, пока, казалось, не прекратилось вовсе.
Этот серый маг растворял свой разум.
Мир постепенно таял, превращаясь в рельефы без подлинного объема и цвета, все вокруг стало пульсировать блёклыми переливами. Пока не растворилось вовсе. Виден был сам белый маг со стороны, его окружала чернота, и он расщепился в этой черноте, слился с ней, стал ею. А потом на месте его стали распускаться цветы, пышные бутоны, синие, красные, желтые, фиолетовые, они распускались, превращаясь один в другой. И гибли. И гибли все быстрее, пока уже не рассыпались, лишь появившись небольшой дышащей почкой, совсем как в прежнем мире, где росли дикие деревья, вдыхавшие приход весны и вбиравшие в себя свет. Но свет здесь исчез. А потом появился вновь, став всем, став тьмой, а тьма же стала светом, они были неразрывны, не разделимы; здесь не было ни подлинной тьмы, ни подлинного света, но было все. И лишь тогда все стало расслаиваться, перетекая одно из другого, перетекая само в себя и вытекая из себя реками, утекающими в другие миры, ещё более тонкие и глубокие, чем этот. Среди этих рек стали появляться сущности. Они видели, но не смотрели, они слышали, но не прислушивались, и не ощущали ничего, но знали всё. Эти сущности витали среди рек. И тогда лишь где-то вдалеке засиял свет, тусклый, как луч далёкой звезды, но он становился все ярче, синий, приятный, загадочный, манящий. Хотелось попасть к нему, дотянуться до него. Но при приближении свет этот растаял, став червоточиной, источающей красное сияние. Послышалось подобие смеха, если в этом мире и могло существовать нечто подобное, то это было оно. И мир этот развеялся.
Вдох.
Зэорис упал и вдохнул, как рыба, выбросившаяся на берег. Он выпучил глаза и с диким ужасом всмотрелся в родное, хоть и тошнотное, небо его родной реальности.
Быстро братья склонились над ним, взяли его на руки и стали с тревогой ожидать его разъяснений.
— Демон… — с кошмарным недоумением выдавил из себя Зэорис, преодолевая тяжелую отдышку, — за нами охотится демон.
Сощурив глаза, наполняющиеся осознанием надвигающейся угрозы, братья переглядывались и вновь внимали Зэорису.
— Что нам делать, брат?
— Не умереть… — выдохнул тот, словно в бреду, и потерял сознание.
Когда Зэорис очнулся, вновь наступила ночь. Они не спали. Было прохладно, костер они не разводили из-за опасности привлечения монстра.
Поэтому братьям приходилось извлекать скрытые силы, чему их обучали предводители. Сосредоточение их разума в особом состоянии требовало утонченных умений. Рассевшись вокруг, они медленно преобразовывали своё дыхание, гоняя магические сгустки по своим телам.