О возмещении ущерба, причинённого гитлеровской Германией Советскому Союзу

Варга Евгений Самуилович

Нахмурившись, Хан Лай мельком глянул на него и вновь перевел взгляд вперед, определяя направление между стеблями бамбука.

— Не хочу жить в таком мире.

— Ты бы всех убил? Если б они поступали неправильно.

— Что? — пораженно переспросил Хан Лай. — Кто я такой, чтобы судить?

Они, наконец, дошли до родника.

Деревенские выстроились в очередь, стали деловито переговариваться, как оборудовать родник, чтобы вода набиралась быстрее и удобнее, кто-то прикидывал, не вырыть ли рядом

колодец, но на него шикнули, сказав, что родник послан богами и нельзя наглеть.

Шеннон стоял рядом с Хан Лаем, чуть в стороне ото всех.

— В самом деле, кто ты? — спокойно спросил он.

Молодой человек молчал с минуту, глядя на своих соседей и пытаясь осмыслить вопрос. Затем обернулся и внимательно посмотрел на Шеннона.

— Что вы имеете в виду?

Тот рассматривал его с легкой улыбкой.

— Думаешь, каким они тебя видят?

Хан Лай посмотрел вниз на свои ноги, окинул взглядом одежду, развел в стороны руки.

— Обычным? — предположил он.

Неожиданно его простая одежда показалась ему не по размеру. Руки стали неестественно, нечеловечески тонкими, словно у трупа, высохшего годы назад.

Ему бы запаниковать, но вместо этого он ощутил странное опустошение. Он поднял взгляд на деревенских жителей. Те по-прежнему толпились у родника.

— Они меня видят? — уточнил Хан Лай.

— Всегда видели.

— Таким?

— Да, таким. Удивительное дело, да?

— Тогда почему они не боятся?

— Я тоже сперва удивился.

Когда Шеннон открыл глаза после падения, его встретило странное существо, подавившееся травинкой. Это был явно йями, но он вел себя, как обычный человек. Йями существуют вместе со своей ненавистью, взращены ею и за ее счет живут свою никчемную вечность. Это же существо… ненависти от него не ощущалось, и можно было бы решить, что это некий неизвестный дух, но Шеннон различал такие вещи и видел, что когда-то существо было человеком.

Пообщавшись с ним, Шеннон понял, что йями не просто ведет себя, как человек, он верит, что он человек.

— Как же зовут тебя, бравый бамбуковый собиратель?

— Я — Хан Лай.

— А я Ларт… Нет, погоди, откуда в моей голове это имя… Я — Шеннон.

Снова вспомнился тот разговор и то всплывшее в памяти имя. Имя «Шеннон» никогда не было его родным, его некогда дали люди, как и другие имена, из других времен… «Ларт» звучало как капля росы, скользнувшая по листу, как солнце, пойманное в эту росинку и, опускаясь на язык, дарящее одновременно и влагу, и хаос света. Нечто очень странное, противоречивое и вместе с тем… родное?

Приведя Шеннона к себе домой, Хан Лай

сказал, что отправится за водой обратно к роднику, но затем пошел к реке, и гость пошел за ним. Там он будто бы принял другую свою сущность, сменил личину или личность, при этом внешне оставшись таким же. Шеннон дотронулся до его лба, пытаясь соединить две личности, но не вышло — даже воспоминания о прошлом не помогли йями очнуться. Тогда Шеннон заключил с йями сделку.

Поутру он пришел к колодцу, где уже толпились люди. Он услышал, как ведро коснулось дна, забирая воду, а затем разговоры людей:

— Воды почти не осталось, каждый раз забираем вместе с песком.

— Может, можно прокопать глубже?

— Есть ли смысл…

— Скорее, налейте мне водички!

— Да погоди ты! Дай хоть отстояться.

— Наверное, надо еще снизить норму. Если, не дай боги, вычерпаем всю…

Пусть Шеннон и заключил сделку, поставив на небезразличие людей, откуда ему было знать, прав ли он? Подходя к колодцу, видя отчаяние этих людей, пытающихся бодриться, он был почти уверен, что воды от них не допросишься. Своим не хватает, тут не до чужих ртов!

Но, увидев незнакомца, все воодушевились, засуетились, и первым дали ему напиться.

А затем пришел Хан Лай. И Шеннон видел, что он вновь думает о себе, как о человеке, но внешний вид его при этом мало кого мог обмануть. И вновь деревенские заставили его обмануться в ожиданиях: никто не закричал, не испугался, даже не обратил внимания, будто перед ними стоял всего лишь их неопрятный сосед.

И тогда Шеннон понял, как Хан Лай смог прожить бок о бок с ними столько лет, обманывая сам себя.

— Одна твоя часть ненавидит деревню Деу. Другая — хочет жить с ними как обычный сосед. Думаю, ты мог бы продолжать так еще долго, особенно теперь, когда новый источник воды найден и люди не умрут от жажды. Но страдают не только люди.

Хан Лай закрыл лицо руками (или тем, что от них осталось), долго стоял так, будто сдерживая слезы, а затем громко расхохотался.

Люди у родника настороженно оглянулись на стоящих в стороне Шеннона и Хан Лая, но, решив, что последний смеется над какими-то словами приятеля, вновь отвернулись.

— Какая ирония! — зло выдавил Хан Лай. — Я пытался умертвить их всех! И при этом я же оказался столь слаб, что сошел с ума и наслаждался совместной жизнью?! Я?!

— Желание мирного сосуществования — не слабость.

— Я желаю их все убить! Всех!

— Кого именно? — уточнил Шеннон. — Деда Боу? Раздражает, что он никак не уйдет на пенсию и все старается контролировать? Или бабку Гун? Припрятала мед и собралась делиться с домовым, вот старая крыса! Или, может, ту мелкую девчонку? Так бесит, как она пытается быть взрослой и всем помогать!