О возмещении ущерба, причинённого гитлеровской Германией Советскому Союзу
Шрифт:
Длинные волосы существа были спутаны, ссохлись и напоминали сухие ветви. Лицо еще хранило былые черты человечности: нос был на месте, да и глаза, хотя и смотрели зловещими белыми зрачками, в которых отражался лунный свет. Губы тоже были там где надо, обратились щелочкой, застывшей в гримасе зловещей ухмылки, вокруг которой расходились черные вены, словно след извергнувшегося из уст проклятья.
— Жемчуг… — машинально произнесло существо и уставилось на Шеннона.
Существо не казалось ожесточенным, однако исходящая
— Речной жемчуг — самый красивый, — заметил Шеннон.
Белесые глаза моргнули, губы, искривленные в ухмылке, дрогнули и произнесли:
— Самый лучший. — Помедлив, рассматривая мужчину перед собой, существо склонило голову на бок и добавило: — Я потерял драгоценный подарок. Они отобрали у меня все.
— Поэтому ты проклял их?
— Проклял… проклял… Нет, проклинаю… каждый день проклинаю…
— А если найдешь жемчуг? Перестанешь проклинать?
Йями долго смотрел на светловолосого человека перед собой.
— Перестать? Нет. Они заслужили.
— Расскажешь, чем?
— Мне некогда. Надо искать жемчуг.
— Зачем он тебе?
— Это… память.
— И скольких ты готов погубить ради сохранения этой памяти?
Взгляд йями из рассеянного сделался сердитым, а затем в нем полыхнула ненависть. Стремительным потоком он налетел на Шеннона, валя с ног, и яростно выдохнул:
— ВСЕХ, КТО ВСТАНЕТ У МЕНЯ НА ПУТИ!
— Ох, наше общение слишком быстро перешло в несколько другую плоскость, я предпочитаю более длительные прелюдии, — с улыбкой произнес Шеннон и дотронулся пальцами до холодного влажного лба йями.
Прикосновение было почти мимолетным, но существо замерло, тело его будто застыло в трупном окоченении, а перед расширившимися белесыми глазами стали проноситься картины прошлого, еще когда йями был человеком.
Когда все минуло, йями с ревом отскочил от Шеннона и свалился в воду.
— Зачем?! — взревел он. — Зачем ты все это мне показал?!
Приняв сидячее положение на берегу, Шеннон меланхолично заметил, окидывая йями взглядом:
— Ну надо же, теперь ты больше походишь на человека.
Взгляд стал другим: осмысленным, пелена сошла со зрачков, хоть и не до конца. Лицо его было искажено от гнева и переживаемой боли. Он тяжело дышал, собирая силы, чтобы вновь напасть на Шеннона. Не потому, что всерьез думал, что сможет победить его, но из-за гнева, напасть как раненый зверь, которого ударили прямо в исходящее болью естество.
— Ну полно тебе. Я всего-то напомнил о твоей человечности.
— Ненавижу их!!
— Ты, по факту, один из них.
— Сожалею, что когда-то был им!!
— А что так?
— Все они… Все они подлые злобные твари… Люди, что живут здесь… Никто не достоин…
— Все?
Глаза йями округлились от осознания.
— Нет, не все… Но лучших они убивают.
— Тебя послушай, так ты делаешь благое дело, изводя все вокруг. Но кроме людей здесь живут еще и духи. Они не хорошие и не плохие, они вне догм морали, скажем так: естественная часть экосистемы. Своим эгоистичным
— Часть чего? — не понял йями, и на мгновение стал выглядеть, как поднявший с задней парты голову, разбуженный и осоловело моргающий школьник. Мгновение спустя разъярившись, воскликнул: — Не важно!
— Ну, может быть и не важно, — легко согласился Шеннон. — Но почему ты думаешь, что твоя блажь и чувства важнее?
— Что?! Я ничего не думаю! Мне плевать! Я просто высушу эту чертову реку, дождусь смерти каждого потомка жителей деревни Деу, и найду жемчуг!!
Шеннон склонил голову на бок. Распущенные волосы скользнули по щеке, прикрыв половину лица.
— Можешь ли вообразить, что в моих силах умертвить тебя мгновенно, как бабочку? Я бы сказал, что не делаю этого, потому что мне в целом плевать… Но коль так, зачем же я вообще пришел сюда? Может, я противоречу сам себе, потому что давеча нехило приложился головой и, похоже, мозги восстановились, но встали не на то место?.. О, не обращай внимания, всего лишь мысли вслух. Я бы сказал, что понимаю: я тоже раньше чувствовал нечто подобное, злился, что люди поступают в разрез с моими убеждениями.
Йями злобно уставился на Шеннона, а затем спросил:
— И что ты сделал? Убил их?
— Ну… Возможно, некоторых… Но это не помогло.
— И ты просто сдался! — с презрением сплюнул йями.
— Сдался? Детка, если наше существование — это всего лишь игра, то это не та игра, в которой можно выиграть. А значит, что? И проиграть в ней невозможно.
— Тогда что?!
— Сменил убеждения.
Йями посмотрел на него, как на умалишенного.
— Люди предавали, убивали дорогих тебе людей, били в спину, и что? В каких убеждениях с этим можно смириться?! С этой злобой, этой жестокостью, этой бесчеловечностью.
— Возможно, не смириться… а примириться? — задумчиво протянул Шеннон, дотронувшись пальцем до нижней губы. — Люди по природе своей не злые и не жестокие… просто они часто пугаются.
— Пугаются? Это твое оправдание?
— Это не оправдание. Это — наблюдение. Я бы сказал, факт.
— Факт? — переспросил йями и ударил ладонью по воде. Этот разговор вымотал его духовные силы. Он очень давно ни с кем не говорил. — Кто ты вообще такой, чтобы отвлекать меня, заставлять вспоминать детали моего прошлого и говорить о «фактах»?
Шеннон откинулся назад, растянулся на высохшем потрескавшемся иле и уставился в звездное небо.
— Череда событий привела меня в это место и к этому разговору. Если бы я был главным героем, то решил бы, что это судьба, но я всего лишь… всего лишь… Странные мысли лезут мне в голову после этого падения… И ты… — Внезапно Шеннон резко сел, уперев локти в колени, и уставился на йями: — Хочешь, заключим сделку?!
— Сделку?
— Я докажу тебе, что даже напуганные люди способны совершать благие поступки при должных условиях. Посмотришь и решишь, насколько плохи жители твоей деревни и их потомки.