О возмещении ущерба, причинённого гитлеровской Германией Советскому Союзу
Шрифт:
— Нет, я… Нет!
— Нет? — удивился Шеннон. — Как это нет, они не входят в понятие «все»? А эти у родника? Вон тот рослый, что-то он встал боком и на нас поглядывает, не иначе как смертельной оплеухи захотел.
Хан Лай вновь закрыл лицо руками.
— Ты же понимаешь, что мне не сложно воплотить в жизнь твое желание? — уточнил Шеннон. — Все и так к этому идет, ну неужели думаешь, что один родник поможет? Река пересохнет, сдохшие духи оставят вокруг такую ауру смерти в мучениях, что ничего живого еще лет сто не захочет вырасти в этих местах. Все эти деревенские только промучаются остаток своей жизни, особенно старики, что не захотят искать лучшей доли.
— Что?! — Хан Лай чуть не накинулся на него. — Ты не посмеешь! Ты ведь не демон!!
— Я и не бог. А тебе, мое прелестное существо, стоит определиться, кем ты желаешь быть.
Хан Лай горько рассмеялся.
— Ты напомнил мне, что человеком я был никудышним. Но даже йями нормальным не стал. Часть меня жила только чтобы утопить все кругом в своей боли, но другая часть хотела просто жить. Так сильно хотела, что я не заметил, как обманул сам себя. И знаешь, что в этом всем бесит больше всего? Я ведь был так зол из-за того, что Мин-Мин не стало, из-за того, как именно ее не стало, из-за того, кто был повинен в том, что это произошло. Но в этой своей «человеческой» жизни я всего лишь сделал ее алтарь и продолжал жить обычную жизнь. Жить дальше.
— С жизнью такое бывает. Время невозможно остановить, хотя многие пытались доказать обратное.
Хан Лай фыркнул.
— Ты искал жемчуг, — неожиданно произнес Шеннон. — Но терял ли ты его на самом деле?
Он кивком указал на левое запястье высохшей руки Хан Лая. Там в свете солнечных лучей сверкал браслет из розового жемчуга. Хан Лай тупо уставился на него.
— Н-но… как? Я… я точно помню, что выбросил его в реку, еще тогда, в человеческой жизни… Это… это сожаление было таким огромным, будто больше меня самого. Мне так сильно жаль, что когда-то я сделал это…
— Ты искал все время не для того, чтобы найти. Поиски стали наказанием. Поэтому-то ты и не захотел принимать это, даже когда духи реки нашли для тебя жемчуг. Тебе нужно было продолжать наказывать себя, продолжать «искать». Глупые духи сделали только хуже.
— Глупые духи сделали только хуже… — эхом повторил Хан Лай. — Я почти высушил своей ненавистью реку… Я их всех убил?
— Пока не всех.
— И что мне делать теперь?
— Ты спрашиваешь у меня? — удивился Шеннон.
— Да. Мне умереть? Чтобы спасти деревню от своей ненависти… Да, я ненавидел их долгое время, но вновь захотел стать одним из них, и они меня приняли… Да, это не те же самые люди, их потомки, я даже представить не могу, сколько лет минуло… Но… Но… Я не хочу их прощать, но и убивать не хочу. И умирать тоже не хочу, с той стороны меня не ждет ничего хорошего. Что… Что, если я останусь следить за ними? Со стороны. Убью, если кто-то станет вести себя плохо, и тогда забирай меня.
— Забирать? Я не посланник смерти. И не страж людских жизней. Даже не страж справедливости. Всего лишь странник.
— Но ты ведь уже придумал, что мне делать! Так скажи!!
— Допустим, с людьми деревни отношения у тебя спорные. Но ты убил множество духов, которые ни в чем не были повинные перед тобой, нарушил экосистему реки, многим причинил страдания. Сосредоточься на том, чтобы что-то с этим сделать. Не искупить вину, но хотя бы исправить пейзаж. При должном усердии лет через сто экосистема восстановится.
Хан Лай долго смотрел на него.
— Как обычный йями может это сделать?
— «Обычный» не сможет.
И
Все жители деревни Деу верили в это, ведь какая бы фаза луны не была на небе, в отражении Лайхэ всегда был полумесяц.
Глава 30
Не конец
Лиэ Ю никогда не снились столь детальные сны. К тому же, он не был действующим лицом этого сна, лишь следовал за Лартом, которого во сне почему-то звали Шен-нон. Открывая глаза, он действительно думал, что встретит небожителей или демонов преисподней, которые сообщат ему о безвременной кончине.
Однако выяснилось, что он по-прежнему на дне, лежит, уткнувшись щекой и носом в речной песок.
— Спасибо за заботу, — отплевываясь, пробормотал он, — нет, я не задохнулся, я вообще уже как-то к этому песку сердцем и душой прикипел…
Его никто не слушал. Су Циан отчего-то сражался с хэбо, в то время как Ларт буквально гнался за духом Улыбающегося Полумесяца. Лиэ Ю сел, окинул взглядом эту картину и остался сидеть, решив, что все тут при деле.
Внезапно его пронзило осознание: «Я должен был умереть!» Он вспомнил, как стрела света вонзилась ему в спину. Это не было похоже на удар меча, но это было больно. Это было так, что он поверил, что все его меридианы лопаются и выжигаются в тот момент. Это было мучительно, но страшнее боли был сам страх. Страх, объявший его вместе с осознанием происходящего, ужас осознания, что если он и выживет после такого, то останется калекой без духовных сил, и лучше бы умереть. Эта мысль пронеслась в его голове стремительно, пока он оседал в руках Ларта. Он был искренен в мысли, что отплатил ему. И был искренен, говоря, что не думал, что это будет вот так… Он не успел задуматься, сожалеет ли о своей импульсивности.
И сейчас Лиэ Ю пришел в ужас. Мысль, что духовная энергия больше ему неподвластна, ввергла его в такую панику, что мозг и здравый смысл мгновенно отключились. Он забыл, что только что ощущал себя вполне привычно, когда поднимался с песка. Забыл, что все еще чувствует ток энергии по меридианам. Все ушло на задний план, остался лишь страх и мысль, что если он обратит взгляд вглубь себя, проверит и поймет, что лишился этого… Лишился всего, что позволяло ему ощущать опору под ногами, смело глядеть в будущее несмотря на одиночество…
Ларт дотянулся до края одеяний духа Улыбающегося Полумесяца, сжал в кулаке и рванул на себя. Ткань не сорвалась, как он надеялся, а потянулась вместе с духом к нему, даже улыбка-полумесяц не дрогнула. Тогда Ларт запустил руку под хламиду, пытаясь нащупать и вытянуть на свет кисть духа.
— Что тебе надо?! — воскликнул тот. — Хватит меня щупать!
— Дай свою руку!! — раздраженно крикнул Ларт.
— У меня нет рук! — тоном, будто он предположил нечто непотребное, возмущенно отозвался дух.