О, юность моя!

Сельвинский Илья Львович

— Не беда! — сказала Вера Семеновна. — Пусть жи­вет в наших апартаментах. Я предоставлю ей комнату с балконом на море. Это комната нашей старшей дочери, Тамары, но она, как вы знаете, в Петрограде.

— О, мы не смеем вас обременять!

— Такая очаровательная дама, как ваша супруга, может только украсить нашу семью, — сказал Дуван-Торцов.

— К тому же мы получили от атамана Богаевского письмо: он просит предоставить ему весь нижний этаж. Значит, при всех условиях отель скоро будет открыт.

— Это какой Богаевский? —

спросил Леська.

— Ну, разумеется, не феодосийский художник! — с раздражением сказал Абамелек-Лазарев, которому Лесь­ка определенно не нравился. — Очевидно, речь идет об атамане Войска Донского?

— Совершенно верно.

— А что такое с Аллой Ярославной? — снова спросил Леська.

— Нефрит, — нехотя процедил Абамелек.

— А по-русски?

— Воспаление почек.

— Что значит красивая женщина! — воскликнул Дуван-Торцов. — Даже ее болезнь носит название само­цвета.

Дома Леську ждало новое письмо от Беспрозванного: он писал о том, что, по слухам, Карсавина собирается в Евпаторию, и «присовокупил», как он выразился, стихо­творение:

Если двум хорошо друг с другом, Кому до этого дело? Но нет, не смеешь: ты связана с другом До гробового предела. А другу снится твоя подруга... Но ведь и сны запретны. Так и живут с супругом супруги, Свято друг другу преданы. И нежно целуются голубь с голубкой, Сидя на общей рейке. (Она мечтает о соколе глупо, А он — о канарейке.) И полное тайны и преступленья Стоит родословное древо, Ревность, уродуя нас постепенно, Самая дикая древность.

«Что »то? — подумал Леська. Отпущение будущего греха? Напутствие?»

Стихи взволновали бы Леську, если б он не был весь охвачен таким важным сообщением, как скорый приезд атамана. Весь вечер он мучился тем, что не может вы­звать Еремушкина. Но у этого парня был какой-то осо­бый нюх. На следующий же день он разыскал Елисея.

— Есть у тебя для нас что-нибудь интересное?

— Есть. Атаман Богаевский забронировал за собой нижний этаж «Дюльбера».

— Ну и что?

— Не знаю. Может быть, это что-нибудь значит?

— Ничего это не значит. Богаевский... Что он ре­шает?

— Но ведь он атаман.

— Ничего он не решает. Тем более в Евпатории. По во всяком разе прислушивайся в оба уха. Если я буду ну­жен, приходи на мельницу Шулькина. Знаешь?

— Знаю.

— Моисей учился с нами в Городском.

— Знаю, знаю.

— Ну, бывай!

— Слушай, Еремушкин: а как относительно партии? Примут

меня наконец или нет?

— Но ведь я ж тебе объяснял, чудак. Тебе выгодно, чтобы ты нигде не значился в списках.

— Если б я хотел жить только выгодой, я бы не имел с тобой никакого дела. Это ты можешь понять?

— Понимаю. Хорошо. Ничего тебе определенно не скажу, а только скажу, что поставлю твой вопрос перед кем надо.

Новое посещение «Дюльбера» принесло Леське ра­дость.

Посреди комнаты на кровати возлежала Карсавина, а Дуваны расположились вокруг нее. В глубине свети­лась белым халатом сестра милосердия. Это была высо­кая строгая женщина, похожая на императрицу Алексан­дру Феодоровну.

В стороне у стены на маленьком столике сиял никели­рованный самовар и стаканы в подстаканниках. Каждый подходил к столику, наливал себе чаю и снова садился в свое кресло, держа стакан в руке и позванивая ложеч­кой. Звон был тихий, разнообразный и напоминал звон­ницу в далеком старинном городке.

Елисей ожидал, конечно, увидеть Аллу Ярославну в «Дюльбере», он и шел туда уверенный, что увидит ее, но когда увидел... Эти длинные брови... этот едва наме­чающийся милый второй подбородок...

— А! Вот не ожидала. Знакомьтесь: мой студент. Он часто огорчал меня в университете, но мы все же с ним друзья, не правда ли?

Карсавина протянула ему руку. Леська почтительно, даже благоговейно поцеловал ее пальцы.

— Садитесь, Леся, — сказала хозяйка. — Сенечка, на­пои гостя чаем. Сам он на это ни за что не решится.

Леське принесли чаю и вручили таблетку сахарина. Леська бросил его в стакан. Сахарин побежал по поверх­ности, дымясь, как обледенелый ледокол.

— А где ваш супруг? — спросил Леська.

— Артемий Карпыч? Уехал в Симферополь: у него сессия. А почему вы спросили? Он вам нравится?

Леська опустил глаза.

— Да.

— Чем же именно? — продолжала расспрашивать Карсавина, забавляясь его смущением.

— Фантазией. Это, по-моему, очень редкое качество в мире ученых.

— О, вы совсем не знаете ученых! — засмеялась Алла Ярославна. — Это такие гадалки...

Вскоре разговор перешел на военную тему.

— Деникин окончательно подорвал к себе доверие своими поражениями, — сказал Дуван-Торцов. — Сейчас он где-то под Новороссийском, а в это время в Севастополе идет борьба за власть. Говорят, что главнокомандующим будет барон Врангель.

— А что это изменит? — спросил Леська.

— По существу, ничего, но всякое новое имя — надежда.

— Именно поэтому, сказала Карсавина, — Антанта может усилить свою помощь.

— Помощь эта может быть только финансовой, — сказал Елисей. Всякая помощь войсками очень опас­на: войска легко опьяняются большевистской стихией.

— Откуда ты это знаешь? — нервно ринулся в раз­говор молчаливый Сеня.

— Я наблюдал в Севастополе французских моряков на демонстрации. Это меня многому научило.