Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Галан Ярослав Александрович

Дзуня. Завтра пополудни будете здесь, господа, и я поста­раюсь доказать вам, что товарищеской услуги никогда не за­бываю...

Рыпця. То же самое сказал, когда его четвертовали, гениаль...

Пыпця. Без всякой там романтики, дорогой товарищ и прия­тель! Вы же видите: дело требует реалистического подхода.

Входит Помыкевич и останавливается в дверях.

Рыпця. Спокойной ночи, пане доктор!

Дзуня. Бог помочь господам!

Пыпця. И никак ему без тех...

Он и Рыпця выходят.

Помыкевич. Уже?..

Дзуня. Что — уже?

Помыкевич. Уже нач-ч-чалось?

Дзуня. Нет! Для нас — только лишь начинается, меценат.

Входит Варвара.

Варвара. Пане меценат — музыканты пришли!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

В гостиной Помыкевичей. Помыкевичева курит папиросу и рас­кладывает пасьянс. Напротив нее за столом Рыпця.

Рыпця. И вот, представьте себе, милостивая пани, иду я по Фридрихштрассе, в руках «Капитал» Маркса, еще тогда послед­ний том дочитывал, и вдруг вижу: подходит ко мне жгучий брюнет с демоническим взглядом и говорит: «Разрешите, симпатичный человек, Валентину с вами познакомиться?!»—«Давайте»,— от­вечаю я. Вот и познакомились, обо всем беседуем, знакомых об­щих вспоминаем, затем Валентин говорит: «Дай мне, дорогой то­варищ, книжку твою почитать, а то распухла у меня слепая кишка, ходить по улице не могу».— «Как же это так, говорю, то­варищ Валентин, у вас кишка опухла, а вы мне ни слова об этом?» Валентин извинился, и я тут же побежал к моему коллеге, извес­тному хирургу, и говорю: «Поезжай, Фриц, с Валентином в Аме­рику резать ему слепую кишку!..» Сели, поехали. Приезжаем в Нью-Йорк, Валентин разделся, а мой Фриц закатал рукава и то­чит ланцет. Да так наточил, что Валентин помер, слепая кишка как собака задушила. Вот как! А как умирал он... Как, милости­вая пани, этот брюнет умирал красиво! «Прощай, говорит, симпа­тичный товарищ Рыпця. До смерти тебя не забуду!» Вот какой, милостивая пани, был Валентин...

Помыкевичева. А что вы, господин Рыпця, про Района Новарро скажете? Я считаю, что он, не менее чем Валентин, сла­щавый...

Рыпця. Да, у него необычайно фотогеничное лицо, а у его тетки, как мне рассказал один из его свояков, имеется подвал с кокосами. Ах, я чуть не забыл, что у меня в кармане есть кое-что для вас, милостивая пани!..

Помыкевичева. Вышел новый Декобра?

Рыпця. А вот и нет! Не угадали, милостивая пани.

Помыкевичева. Вы, наверное, опять с глупостями, как вам не стыдно, господин Рыпця!

Рыпця. А вот и не глупость, милостивая сударыня, и совсем, совсем не глупость, а самое хорошее!

Помыкевичева. Господин Рыпця, скажите же, что такое!

Помыкевичева. Какой у вас жест королевский, господин Рыпця! Уж не стали ли вы редактором?

Рыпця. Нет еще, милостивая пани, однако все на пути к лучшему.

Помыкевичева. Раздобыли фонды?

Рыпця. Раздобываем пока что, милостивая пани. По секре­ту могу вам сказать, что у нас уже есть материальная возмож­ность начать подготовительную работу...

Помыкевичева. А вчера вы еще этой возможности не имели? ₄

Рыпця. Вчера вечером?.. Нет, еще не вполне, милостивая пани.

Помыкевичева. Мне говорил вчера Дзуня...

Рыпця. Вам говорил Дзуня?..

Помыкевичева. Что вы не могли остаться к чаю, потому что интересы дела требовали вашего присутствия.

Рыпця. Неужели же он вам и про отца Румегу напомнил?..

Пауза.

Помыкевичева. Да, конечно...

Рыпця. Это действительно неслыханная вещь, ведь сам Дзуня...

Помыкевичева. Что сам?

Пауза.

Рыпця. Ничего.

Помыкевичева. Господин Рыпця, вы что-то скрываете от меня!..

Рыпця. Нет, милостивая пани, этого никак нельзя... Если бы у меня и были какие-нибудь тайны от вас, то разве только го­сударственного значения. А так...

Помыкевичева. Господин Рыпця. Только один вопрос.

Рыпця. Я слушаю, милостивая пани, я слушаю...

Помыкевичева. Что вы знаете о Дзуне?

Рыпця. О Дзуне? Ничего, решительно ничего, милостивая пани.

Помыкевичева. Вы меня не поняли. Я вас спрашиваю, что вы знаете о нем.

Рыпця. Он же почти все время здесь проводит, милостивая пани.

Помыкевичева. Вас это не касается! Что вы знаете о нем, ну хотя бы с моральной стороны?

Рыпця. Я? Решительно ничего...

Помыкевичева. Разве вы не знаете... ну... не получает ли он каких-нибудь писем от женщин?

Рыпця. Решительно нет! Это исключено, милостивая пани.

Помыкевичева. А почему это должно быть исключено, позвольте вас спросить?

Рыпця. Я... я допускаю... я не могу об этом знать, милости­вая пани.

Помыкевичева. Ах, так!..

Пауза.

Должна вам сказать, что ваш товарищ Пыпця производит более положительное впечатление, чем вы...

Рыпця. Пыпця?

Помыкевичева. Да, да. Если бы когда-нибудь мне при­шлось выбирать, я выбрала бы Пыпцю...

Рыпця. Пыпцю?

Помыкевичева. Да, пане. О Пыпце я знаю немного, но знаю одно — это человек прекрасной, широкой души, и язык его не умеет так лгать...

Пауза.

Рыпця. Сразу видно, милостивая государыня, что вы дей­ствительно мало знаете Пыпцю. Ну вот, хотя бы о языке его. Он вам небылицы плетет о своей непорочности, а выйдите в субботу вечером на улицу и увидите, как он пристает к несовершеннолет­ним девочкам, для того... чтобы в воскресенье утром с одеялом под мышкой отправиться в лес на свидание. Тьфу, тьфу!...