Обещание
Шрифт:
Однако я этого не сделал.
...После этого все стало только хуже. Теперь – старуха с тележкой (с капустой или отрубленной головой для Маленького Мука) попадалась мне каждый раз на разном углу с еще большей раздражающей периодичностью. Но – кроме этого – она еще останавливалась и смотрела мне вслед. Ну метров 100 – 150, пока я не скрывался из виду. То есть – в прямом смысле – буравила мне спину. Ощущение было отвратительное.
Я, разумеется, бесился ужасно.
– Чего ты бесишься, – говорила мне, смеясь, Е.С., – скорей всего, она просто влюбилась в тебя. Такое бывает. Когда старые женщины влюбляются в молодых
...Все это, наверное, было бы очень мило, но у меня была менее романтическая версия. Не-женская.
Я думал, что старуха просто хочет меня сглазить. Или совсем чокнулась. (К тому же в это время стали случаться какие-то странные, малоприятные вещи в моей жизни. Я не вел подсчет, как это было связано с нашими уличными встречами, но в виду это имел...)
Поэтому однажды я не выдержал и, когда был один, повернулся и сказал что-то резкое.
Даже не резкое, а грубое. Сказал на «ты». По всем законам народной сказки. Как говорят некуртуазные иванушки, когда говорят с ведьмой.
Типа: – Что ты на меня уставилась, старая дура?
Старуха ничего не ответила. А просто – отвернулась и пошла.
Тележка гремела за ней.
Больше я ее не видел.
Из нашего района она пропала.
Меня до сих пор иногда мучает вопрос, почему я ее больше не вижу. Вообще. Никогда. В прямом смысле этого слова – без всяких приблизительных.
Может, она действительно думала, что я расколдую ее. Как доморощенный принц.
А я ее убил. Ненароком.
А может, она просто смотрела на парня, который напомнил ей, что она «давно никому не соблаговоляла». И потом она ушла в свою квартиру и умерла там – среди склянок и запаха старости, получив на прощание от этого мира очередную пощечину, которая вернула ее туда, где мы все будем плавать и задыхаться. Когда останемся совершенно одни.
А может быть, она на самом деле была ведьмой – и таким образом заколдовала меня окончательно и я проглотил какой-то медленный злой яд, от которого когда-нибудь тоже осыплюсь и обветшаю. Чтобы кто-нибудь тоже – убил меня – в свое время – каким-нибудь словом. Как и ее.
У меня нет ни одного бесспорного варианта ответа на этот вопрос.
Старушка светлая
«...Есть вещи, – говорит Арсений Р., из Санкт-Петербурга, – которые рассказать почти невозможно. Так, позавчера через Литейный проспект в нашу сторону кинулась старушка, останавливая машины буквально руками. Бабушка эта ростом была совсем-совсем маленькая, очень опрятная, и с лицом, я даже не знаю, как описать, то есть одновременно детским, светлым и как с картины. У нее была тележка с картонной коробкой, а в ней навалены какие-то мешки, газеты, пластиковые стаканы, и все это очень контрастировало с ее видом.
Она остановилась и заговорила с какими-то ребятами, я не слышал, что она рассказывала, но думал, что, если бы эта старушка подошла ко мне, я бы не смог отойти. Тут пришла маршрутка, и мы сели в нее, и за нами эта старушка, и она стала говорить водителю, что ей надо доехать до театра, что она поехала кормить бездомных, а когда вошла
Я не могу объяснить, как она говорила, очень просто, просто объясняла, но при этом вся маршрутка ее слушала раскрыв рот, совершенно завороженно, и водитель без единого слова остановил машину напротив театра, и в окно было видно, что бидон стоит. Она вышла и так же, останавливая машины, как Моисей раздвигал море, побежала на ту сторону улицы...
Я проплакал полночи, почему – не знаю, явно не из-за жалости к этой бабушке, ты же знаешь, я вообще не жалостлив, и ее, в общем-то, не за что было жалеть, да я и не знаю о ней ничего, не потому, что она кормит бездомных, не от умиления, – я не могу это объяснить, ну, во-первых, красота страшная, во-вторых, в этой маленькой хрупкой старушке (она мне чуть ли не по пояс) такая потрясающая сила, от которой мир просто прогибается...»
АЛЬГИЗ (ЗАЩИТА, ЗАЩИЩЕННОСТЬ, ТРОСТНИК)
Из всех русских сказок меня всегда в детстве завораживал только «Аленький цветочек». Не вся эта история с путешествием купца и его нарушенным словом, а совсем другая – основная – любовная его часть. Ближе к концу. Когда Аленушка (или Настенька, или как там звали младшую дочь), уже обещая чуду-юду вернуться (то есть надеть кольцо на закате, чтоб неведомый зверь не умер от тоски по ней на своем заколдованном острове), приезжает на короткую – почти солдатскую – побывку домой. А старшие сестры ее обманывают. (То ли от ревности к дорогим подаркам, то ли по плотносбитой коренастой сермяжной бабьей жалости: «Что ж ты с уродом и позором таким связалась».) Но факт остается фактом. Они закрывают ставнями окна и переводят часы. За окнами уже пылает закат, а Аленушка так ничего и не видит.
...Но когда вдруг понимает, что время вышло, что она предательница и убийца, когда срывает ставни и глядит на пылающую полоску багрового закатного солнца, то кричит она сестрам: «Что же вы со мной сделали?», надевает кольцо на палец – и сразу переносится на потемневший остров. Только там уже дурные дела.
Низкие тучи ходят, деревья гнутся, земля стонет, и птицы уже не поют.
А на той поляне, где рос тот самый аленький цветочек, лежит, обняв бугорок, мертвое чудо-юдо. И шепчет (или не шепчет, а это я сам все сейчас придумал): «Обманула меня Аленушка-Настенька, не пришла».
Ну а дальнейшее всем хорошо известно.
Так вот именно в этом дальнейшем, в самом конце (когда расколдованный принц в сафьяновых сапожках и она в кокошнике уходили играть свадьбу и рожать белокурых детей), я испытывал сильное чувство, что это не его, а меня обманули.
Потому что я бы на месте Аленушки остался бы с чудом-юдом. В том его зачарованном виде. Быть добровольным пленником чудища и одновременно его не бояться и быть им любимым – вот оно настоящее горькое счастье. Настоящий красный цветок.