Обещание
Шрифт:
Но что мы знаем о том, что ждет нас еще – впереди?
...в этом смысле мне нравится, как сказал один поэт про другого поэта (будем считать, имярека): «Его стихи напоминают обращение Сталина к народу в первые дни войны: братья и сестры – одновременно царское слово (лукавое) и растерянность человека».
– Да, потрясающее определение.
...Сухое и жаркое лето... Неизвестность, тревога, пышная зелень Москвы, свобода от гнета, – и никто не знает, будет ли через четыре года (и чья?) победа.
А стихи – это есть первые дни войны.
Поэтому давайте соизмерятьЛАГУЗ (ВОДА)
Не по этой ли причине вчера (на том тонком перешейке между сном и реальностью) – я вдруг увидел себя и нескольких людей в молочно-сером киселе. Людей было немного, но было понятно, что это все. (Просто видение не хотело тратиться на показ сразу всех 14 миллиардов, бывших и небывших, решило обойтись символической кучкой.)
Мы все стояли в каком-то огромном ковше, кисель был нам по пояс, а кому – и по плечи, но, видимо, нам всем было этого мало, мало... Так что мы еще черпали ручными ковшиками этот кисель – и пили.
Кисель тек в рот и мимо (по подбородкам, по груди, по «усам», по шее) – благо недалеко было течь: мы уже почти все в этом бесконечном киселе не стояли, а плыли... Но мы все равно черпали и черпали.
И кисель был безвкусный, но чистый.
Сквозь сон услышишь: визг детей, и лай собак, и скрипкачелей —проснешься: а на краешке землитвои стихи, как улицы в апреле,так чисто вымыли, так сухо подмели.Но дело в том, что мы уже повисликак яблоки, и видно наперед:один из вас – живой и белобрысый,другой из вас – нездешний и умрет.ПЕРТ
Я наконец понял, почему меня так крутит после любого общения с чужими людьми. Легче всего это объяснить на примере.
Вот только представить
Ну присылают и присылают. Надо так надо.
Люди приходят, и ты начинаешь: Вот я беру котел – зажигаю костер – ставлю котел на огонь...
– Ясно, – говорят люди. – Это чертовски интересно. Все поняли. Спасибо, что уделили свое драгоценное время. Так и запишем.
После чего люди сразу уходят, передают из уст в уста, где-то пишут, сплетничают, между собой говорят, кто-то слышит – и опять к тебе – то ли присылают, то ли сами идут, неважно.
И ты, как дурак, говоришь: Ну вот, значит, беру я котел, разжигаю костер, ставлю котел на огонь...
И все повторяется снова.
...Я понимаю, что и люди, и ты сам, и все-все только так и живут. Но еще ты понимаешь, что для колдовства, для жизни, для этого всего – кроме котла, костра и огня – нужно еще, допустим, третий день в начале первого лунного месяца, когда за мельницей у реки расцветет такой-то и такой неприметный цветок... Или что нужно взять воду для котелка именно в этом колодце и положить туда прах именно от этой соседской кошки (а никак не от другой)... И только через левое плечо.
Ну и так далее. И все что-то в этом духе.
И небольшая беда, что эти секреты и особенно-то никому не нужны или совсем непонятны. И небольшая беда, что все эти походы к тебе – сплошная профанация и завихривание пустоты. Твоей в том числе.
И уж точно неважно, что мир востребует от тебя только одну сотую (причем какой-то уж совсем очевидной мути). В конце концов – хоть какая-то польза от этого всего есть: рано или поздно – когда одряхлеешь – помогут тебе городские власти и забор поправить, и дров привезут.
А беда в том, что удивительно скучно и тошно из года в год (из века век) повторять, как каторжный: «Значит, беру котелок, развожу костер – ставлю котел на огонь...» – и так до бесконечности.
От этого и крутит.
ЭЙВАЗ
ИСА
(...) Я сейчас читаю одну книгу, там есть такое место: «Иса – одна из трех великих Рун Промедления. Глубокая ровная царапина на темной поверхности абрикосовой косточки. «Лед очень холоден, он прозрачен, как стекло, он сияет на солнце, которое должно долго светить прежде, чем лед растает» – эти слова когда-то произнесли мои собственные мертвые губы, и с тех пор простая вертикальная черточка – руна по имени Иса – стала символом инерции, прекращения активности, вынужденного ожидания благоприятной ситуации... Я чувствовал, как эта проклятая ледяная руна бездействия забирает мою силу – капля по капле. И все же каждое утро я начинал с гадания – в эти дни я на собственном опыте понял, что такое надежда. Я нуждался в надежде – как ни унизительно это звучит...»