Обещаю, больно не будет
Шрифт:
Контрольным выстрелом звучит звук расстёгиваемой ширинки в тишине комнаты. Руки дрожат от нетерпения. И я весь в огне.
Но в одном шаге от мечты я вдруг притормаживаю.
Да, чуть не дохну, но со всех сил жму на тормоз, чёрт меня раздери!
И её тоже!
— Истома? — глухо выдыхаю я и практически насилую своё тело, чтобы не сложиться пополам от бессилия.
Ведь она плачет в этот момент.
Я вижу, как скатываются крупные слёзы из уголков её глаз...
Какого чёрта, Ника? Какого, мать твою, чёрта?!
— Ну,
— Ник..., — я с пробуксовкой торможу и упираюсь ладонью в край столешницы. Задыхаюсь. Эмоции кроют, и я не понимаю, что со мной. С ней. С нами.
— Давай! — приподнимается она и с шёпота переходит на крик. — Ну же, используй меня! Ведь я всего лишь кукла, да? Поиграл — выбросил. И плевать, что у меня за рёбрами бьётся сердце. Что я живая. Что я тоже чувствую! Что мне больно!
Отшатываюсь от неё. Почти схожу с ума, видя, как она затравленным движением поправляет на себе подол своей юбки. Отворачиваюсь.
— Чего же ты притормозил, Басов? Ну же, трахни меня и разбежимся. Если это та цена, чтобы больше никогда тебя не видеть в моей жизни, то я согласна её заплатить!
Горло пересыхает. Его забивает огромный, прогорклый ком. И всего меня трясёт, как побитого жизнью подзаборного пса. Потому что я чувствую вину, слыша её слова. Потому что нельзя так играть, хотя я не верю тому, что она пытается мне донести. Не верю, но все равно дальше идти уже не могу. Тело отказывается идти дальше и напролом. Ему надо, чтобы она тоже этого хотела.
Иррациональное дерьмо!
В мыслях бурлит адовый котёл, но желания разворачивает на сто восемьдесят градусов. Меня тянет к ней, как магнитом. Я просто неспособен быть вдали от этой девчонки. Рывком к ней, чтобы укутать её в свои объятия. И мне сейчас всё равно, кто она на самом деле: продажная сука или святая великомученица. Я не хочу, чтобы она плакала.
Точка!
— Прости, — вытираю её слезы, которые бегут одним сплошным потоком. Целую мокрые щёки. Что-то шепчу, чтобы хоть как-то её успокоить, но Истомина только по-детски шмыгает носом. Но недолго, уже через минуту она вновь ловит безусловный дзен и отталкивает меня от себя.
— Где ванна? — киваю в сторону нужной двери и смотрю ей вслед, пока она окончательно не скрывается из поля моего зрения.
Неиспользованный пакетик защиты выкидываю в мусорное ведро. Порванные ажурные трусики Истоминой убираю в карман. И не надо спрашивать меня зачем. Просто надо и всё.
Сажусь за стол. Разливаю вино. Пытаюсь упорядочить то, что произошло между нами, и переварить то, что она мне сказала. И прихожу к неутешительным выводам именно тогда, когда Истомина наконец-то вновь появляется передо мной.
— Отпусти меня, Ярослав, — тихо шепчет она, избегая смотреть мне прямо в глаза.
— Нет, — рублю я.
— И что тебе от меня надо? — кидает злой взгляд на столешницу, где мы только что чуть не утонули
— То же, что и раньше, — рублю я. — Садись. Будем разговаривать.
Наши взгляды на ножах, но мне плевать. Только что, держа её в руках, я кое-что понял для себя. И назад разворачиваться уже не собираюсь.
Ярослав
На моё удивление, Истомина даже бровью не ведёт. Снова замуровалась в свой непробиваемый ледяной кокон Снежной Королевы. Просто подошла и опустилась на стул передо мной, молча наблюдая за тем, как я раскладываю по нашим тарелкам рыбу и салат, как разливаю по бокалам вино и ввинчиваюсь в неё своим пылающим взглядом.
С чего начать? С чистосердечной правды?
О том, что я невыносимо по ней скучал. О том, что ненавидел её всё это время, но отчаянно желал оказаться рядом. Хотя бы ещё раз. Последний, чтобы сожрать её и сдохнуть.
Или со лжи?
Поведать ей о том, что я всё забыл. Её. Нас. То, как она предала меня. То, как мне было с ней хорошо. То, как я её любил. А еще о том, что всё осталось в прошлом...
— Видишь, как в жизни несправедливо получается, Ярослав, — чуть ведёт она плечом, а затем всё же берёт бокал с вином и делает осторожный глоток, — я тогда, три с половиной года назад, шла к тебе точно с таким же желанием. Поговорить. Но ты лишь посмеялся надо мной и сунул мне под нос свою новую игрушку.
— Я не спал со Стеф.
— Целовал?
— Да.
— Трогал? Ласкал?
— Да.
— Позволял ей прикасаться к себе?
— Да.
— Тогда с чего ты взял, что отсутствие между вами полового акта, как-то скрасит общую уродливую картинку?
Не выдерживаю её прямого взгляда и отворачиваюсь. Потому что она права, чёрт возьми. Какая разница по какой причине я предатель: по зову сердца, призванию или просто так газанул ненароком, если по факту итог один? И он неутешительный.
Мы квиты?
Чёрт, я даже говорить об этом не могу. Потому что в груди до сих пор клокочет невероятных масштабов ярость. И страх. А что, если она только подтвердит то, что у них с Аммо всё было? Что тогда?
— И о же чем ты хотела поговорить? — произношу слова медленно, уговаривая себя не срываться в псих. И хоть что-то постараться понять в этой патовой ситуации.
— Уже неважно, Яр. Жаль только, что тогда лишь я хотела говорить об этом. Хотя должно было бы быть совсем наоборот.
— О чём, Ника? — давлю я и сам себя закапываю этим вопросом, но и сделать иначе уже не могу.
— Например, о тебе.
В грудную клетку шарахнула раскалённая булава, ломая кости своими шипами и выдирая жизненно важные органы. Задохнулся. Сжал вилку так сильно, что она погнулась в моих руках. Но Истоминой было мало произведённого эффекта, она продолжала бить в одно и то же место, с лёгкой улыбкой на устах.
— О твоих жестоких играх с живым человеком. Со мной, Яр.
— Послушай…, — рот заполняет вязкая, горькая слюна.