Обещаю, больно не будет
Шрифт:
Всё, пора сматываться отсюда!
— Не надо, — стряхиваю я его руки и вновь боюсь поднять глаза на парня. — Уже попрощались.
— Ты как будто бы боишься дам мне шанс, а не действительно хочешь поставить точку!
— Да, — всё-таки пересилила я себя и мазнула по нему взглядом, понимая, что мы оба дышим так, словно пробежали на мировой рекорд стометровку. — Боюсь, Ярослав. Тебя боюсь! Потому что ты страшный человек: раздавишь и дальше пойдёшь, носясь, как с писаной торбой, лишь только со своими обидами. На чужие тебе же плевать с высокой горы, так? Ты свято веришь, что тебя все
— Я пытаюсь всё исправить!
— Вот именно, Ярослав. Ты пытаешься ВСЁ исправить. Всё, кроме себя самого...
Дёрнула ручку и всё-таки вывалилась из салона, хапая воздух жадными, голодными вдохами. И на глаза от чего-то навернулись слёзы. Подбородок задрожал. Грудную клетку скрутила раскалённая колючая проволока и с каждым мгновением сжималась всё сильней и сильней.
Бегом до подъезда. Руки трясутся, роняют ключи. Паника окончательно накрывает меня с головой. Душит. Боюсь услышать уверенную поступь за спиной, но её нет. И я всё-таки облегчённо вваливаюсь в подъезд и дальше — в лифт. На нужном этаже выхожу, но открыть квартиру не решаюсь. Лишь поднимаюсь на пролёт выше по лестнице и там плюхаюсь заднице на бетонные ступени.
И наконец-то даю волю слезам.
Они бесконечным потоком текут из глаз, и я ничего не могу с ними поделать. Да уже и не хочу. Потому что они нужны мне, чтобы ещё раз на репите промотать перед глазами картинки уродливого, пропитанного ложью, прошлого.
Чтобы вспомнить. Чтобы снова умереть от обиды. Чтобы ещё раз доказать себе, что мне не нужно вновь топиться в этом протухшем болоте под названием Ярослав Басов. Я — девочка без сердца. Я его сама себе вырвала три с половиной года назад. Мне никто теперь не нужен, и я никому не нужна.
Всё!
Проревевшись вдоволь, достаю из рюкзака салфетки и привожу себя в порядок. А затем всё-таки отдираю задницу от ступеней и тащусь домой. Где отчётливо слышен шум воды из ванной комнаты.
Признаться, я ждала кое-чего другого. Например, того, что Марта выбежит ко мне навстречу с топором наперевес, угрожая расчленёнкой за то, что я посмела заставлять её нервничать так долго и держать в неведении по поводу своего местонахождения всю ночь напролёт.
И это заставило меня насторожиться. Разулась и двинула к ней. Постучала — не отвечает. Дёрнула на себя дверь — открыто. А затем охнула, видя, как неподвижно подруга сидит на полу душевой полностью одетая, а на неё обрушивается бесконечный поток воды.
— Марта? — кинулась я к ней, распахивая створку и оглядывая девушку с ног до головы. Вроде бы живая и невредимая. Вот только плачет навзрыд, судорожно всхлипывает и смотрит на меня с таким отчаянием, что и передать сложно.
— Ни-ника, т-ты з-здесь...
Кинулась ко мне, и вся затряслась в моих руках. Я же только гладила её по голове и ждала, когда она хоть что-то мне скажет. Но Марта только безутешно ревела, а потом и вовсе, кажется, забилась в истерике, да такой, что все мои горести и печали показались несущественными и глупыми.
— Тебя кто-то обидел, милая?
— Д-да! — закивала она головой.
— Кто?
— Стафеев!
— Ох, опять твой невыносимый баскетболист! Ну и что он сделал
А она скуксилась, до крови прикусила нижнюю губу. Затем зажмурилась и выпалила на непереводимом:
— Трахнул меня.
Я в максимально короткие сроки выпала в нерастворимый осадок. Нет, я, конечно же, догадывалась, что Марта конкретно сохнет по своему одногруппнику, и могла бы порадоваться, что дело наконец-то сдвинулось с мёртвой точки, но слёзы подруги говорили лишь об одном — всё стало ещё хуже.
Нас обеих общипали и кинули в крутой кипяток. Каждую по-разному. Каждую одинаково больно...
Глава 25 – Тушёнка
Ярослав
Ещё раз прошибает насквозь мерзкое ощущение, что я где-то что-то упустил. Оно ползёт по позвоночнику, словно слизень, а затем упрямо ввинчивается в черепную коробку. И принимается взбивать мои мозги в кашу, в которой уже непонятно, кто прав, кто виноват, кто лжец, а кого просто подставили.
Но один вывод я для себя всё-таки сделал — невозможно так врать.
Истомина убегает от меня, а я каждой клеткой своего тела чувствую её боль. Так не бывает, когда человек насквозь пропитан фальшью. И поведение её ставит меня в тупик, потому что будь Вероника падкой на бабки подстилкой, то давно бы уже весело отсасывала мне, доверчиво заглядывая в глаза.
А не исполняла бы вот это вот всё...
Прикрываю веки и отчаянно вцепляюсь руками в оплётку руля, матерясь беззвучно, трёхэтажно и заковыристо, а ещё приказывая самому себе не бежать за ней. Хотя, не спорю, хотелось. Очень! Догнать её, прижать к себе, сказать, что всё будет хорошо.
Соврать да, но только чтобы она больше не плакала. И хрен его знает, почему мне это так важно. Но это так!
Каждый её печальный, полный паники и бесконечного страха взгляд что-то рвёт у меня внутри. А каждый равнодушный будто бы насилует, ибо я не хочу, чтобы она так смотрела на меня. Всё что угодно, но только не пустота в её глазах. Даже ненависть теперь почему-то не казалась такой уж страшной, по сравнению со скукой, которая то и дело отражалась во всём её облике.
Но броня Вероники дала слабину, а потом и треснула. Всего лишь немного, но я успел в малюсенькую щёлочку подсмотреть, что она на самом деле носила глубоко в душе. Возможно, я ошибся. Возможно, нафантазировал лишнего. Возможно, слишком рано принялся искать ей тысячи удобоваримых оправданий. Но всё это было неважно, если бы на другую чашу весов она положила своё «да».
Вздрагиваю от входящего звонка по громкой связи и понимаю, что всё ещё стою под её окнами. Чего жду? Да кто меня знает. Просто планы на это утро были другие: завтрак, будто бы нечаянное прикосновение, табун мурашек по коже... поцелуй.
Маленькая смерть, которую я снова мечтаю пережить.
— Яр? — в голосе Караева я слышу слишком много беспокойства, но сегодня меня это не трогает. В голове перегруз — там всё занято Истоминой.
— Привет, Олег.
— Ты куда пропал?
— Отдыхал, — монотонно выдавил я из себя.