Обещаю, больно не будет
Шрифт:
Как все просто в волшебном мире этой святой женщины!
Я же только прикусила щеку изнутри и приказала сердцу не рваться из груди при упоминании фамилии того, кто его безжалостно разбил и выбросил за ненадобностью.
— Одежда в магазинах дорогая, но я могла бы поехать с девушками из церкви в будущий понедельник в Краснодар и купить себе какую-то дешёвую ткань, чтобы потом...
??????????????????????????— Нет!
— Почему? — медленно выдохнула я раздражение через нос.
— Потому что я так сказала! — хлопнула
Божественная логика, чёрт возьми!
— Хорошо. Принято. Нет, так нет, — деланно равнодушно пожала я плечами, хотя внутри умирала от разочарования.
— Вечером подберу тебе что-то из моего старья, распорешь и перешьёшь его под себя. Да и вообще, куда тебе? Уже осенью ты отправишься в монастырь, а там тебе выдадут стандартное монашеское платье.
— Точно, — натянула я на лицо пластмассовую улыбку, — что-то я об этом как-то не подумала. Спасибо, что напомнила.
— Не благодари, — кивнула мне мать, и я вышла за дверь, несолоно хлебавши.
Пару раз до конца июня я ещё совершала попытки вылазки до «большой земли», но все они заканчивались полным провалом. Мать почти круглые сутки крутилась дома или в саду, а бабка бродила за мной, словно тень, без умолку балаболя о том, что бесконечно рада тому, что я всё же остепенилась и решила приблизиться к богу.
Читай — писалась от счастья, что им с матерью наконец-то удалось от меня избавиться, свят-свят-свят!
Именно этим бабка и была занята первого июля, когда я на кухне помогала ей с варкой борща и жаркой драников. Она наизусть вещала какие-то отрывки из библии и в очередной раз корила меня за то, что я согрешила и поддалась соблазнам плоти.
Но внезапно она замолкла на полуслове, а я закатила глаза и возрадовалась, что мои уши получили хоть мизерную, но передышку от ее словесной диареи. Вот только тишина неестественно затянулась. Я повернулась от стола и глянула на бабку, которая в этот момент сидела на табурете и смотрела на меня с ужасом, схватившись одной рукой за голову, вторая же плетью висела вдоль её тела. Она открывала и закрывала рот, пытаясь что-то сказать, но у неё ничего не выходило. Лицо осунулось и странно перекосилось.
— Ба? — сделала я шаг к ней, но застыла, не понимая, что происходит.
— Мы... ты... я... ма...
И тут до меня наконец-то дошло!
Я бросилась к окну и, перегнувшись через подоконник, что есть мочи, закричала:
— Мама!
Вероника
Родительница влетела в дом спустя минуту, а потом впала в полнейший ступор. Просто вросла в пол и даже глазами не хлопала, очевидно, зависнув во времени и в пространстве. Я дёрнула её за руку и ничего. Полный ноль.
А бабка
Ну, супер!
Я тут же кинулась к ней, чтобы она, падая, для полного комплекта не раскроила себе ещё и голову. Женщиной она была довольно упитанной и широкой в кости, а потому принять на себя её немалый вес, было задачей не из лёгких, но я, хоть и со скрипом, но справилась с этим. Уложила её на пол и набок, как учили нас этому в гимназии, и сунула ей под голову скрученное кухонное полотенце.
— Мам, — заорала я, — у неё инсульт! Делай же хоть что-нибудь!
Именно на этом месте она и отвисла, а затем засуетилась, бесцельно бросаясь из комнаты в комнату.
— Так! Где мой телефон? Её срочно нужно доставить в больницу!
С горем пополам, но мать дозвонилась до поселковой амбулатории, помощь из которой прибыла к нашему дому в течение пяти минут. Дальше я кратко рассказала одному из фельдшеров, что и как произошло, а потом бабку погрузили на носилки, и дом наконец-то опустел.
Я же только устало плюхнулась на кухонный стул и медленно провела руками по лицу. Они даже не дрожали, как если бы я напугалась за родного человека или бесконечно волновалась за его здоровье. С волками жить — по-волчьи выть. Неужели я стала такой же чёрствой и бессердечной, как и эти две женщины, что являлись мне близкими родственницами?
Я не хотела быть их зеркальным отражением. Я хотела быть лучше. Человеком, а не чудовищем. Вот только не получалось, мне было её не жаль.
И точка!
Спустя примерно час мой телефон разрывает пугающую тишину дома своей несуразно громкой мелодией. На том проводе мать. Её голос, слегка гнусавый и хриплый, говорит мне о том, что она плакала. Но мне опять всё равно. Я просто слушаю сбивчивую, лишённую смысла речь этой женщины и молчу.
А что сказать в ответ, не знаю. Я пустая, у меня внутри для неё больше ничего нет.
— Так что собери необходимые вещи и беги сюда.
— Что? — переспросила я, когда поняла, что мать от пересказа состояния бабки, перешла к каким-то приказам.
— Вещи, говорю, собирай! Свои и мамы, с ней в Краснодар поедешь. Я договорилась, будете вместе в палате жить. Станешь за бабушкой ухаживать, когда сиделки не будет. Ну и вообще на подхвате.
Честно? Когда мать обмолвилась про город, то остальное я уже не слышала, только держала в уме, что это мой шанс на поступление и окончательный разрыв с семьёй. Вот только уже в амбулатории события начали стремительно развиваться не по плану моей дражайшей матушки. Здешние работники и по совместительству новые воцерковленные друзья Алевтины Храмовой пристыдили её в два счёта, посчитав, что ухаживать за родной мамой, обязана именно она — дочь. Но никак не внучка.
— Пусть останется здесь и по хозяйству присмотрит. А старушке сейчас нужна твёрдая рука, а не помощь совсем ещё девчонки. Не по законам духовной жизни это.
Мать скривилась, но пойти против общины не посмела. Лишь склонила голову раболепно и уже спустя минут десять карета скорой медицинской помощи увезла её и бабку в город, где последней срочно требовалась тромбоэкстракция. На прощание мы успели перекинуться лишь парой слов.
— Ма, давай я тебе завтра привезу сумку с чистыми вещами?