Обитель подводных мореходов

Баранов Юрий Александрович

Фрегаты приближались, посылки гидролокаторов сыпались уже в избытке. Они вызванивали корпус, будто в него бросали пригоршни монет. Вскоре один из кораблей прошёл над самой рубкой. Отчётливо послышался до омерзения надсадный гул и посвист мощных турбин. В центральном все взгляды на какое-то мгновенье невольно обратились к подволоку, словно через толщу воды можно было разглядеть чёрную тень нависавшего днища.

Лодка снова резко изменила глубину и курс. Турбинный гул отдалился. Корабли разворачивались, на пределе вписываясь

в глиссаду, чтобы лечь на новый галс.

Дышать становилось всё труднее. Донимала жара. От сгустившейся духоты не спасала даже регенерация отсечного воздуха. Казалось, люди работали на пределе сил, и не было теперь ни у кого желания иного, чем разом выжать из подвластной техники весь её спасительный ресурс и уйти от погони.

Егор ни у кого не видел в глазах ни растерянности, ни страха. Экипаж сомкнулся в едином напряжении ума, нервов и мускулов. И теперь уже невозможно было разъять или поколебать его, прежде не уничтожив...

В центральном все взгляды невольно обращались к командиру. Леонид Мартынович не нервничал и не суетился, лишь бледность на его спокойном, интеллигентном лице давала знать, как он всё же встревожен. Конечно же, командиру приходилось труднее всех: ему верили, оттого что не могли не верить. Никому и в голову не могло прийти, что Крапивин, как все смертные, может ошибиться, сделать что-то не так, как должно. Что бы там ни случилось, командир всё предвосхитит и всё превозможет. Но кому какое дело, сколько у него на лице появится потом морщин или седины в волосах - лишь бы выстоять, да всем домой вернуться живыми и невредимыми.

Аккумуляторы уже изнемогали. Механик всё чаще с тревогой напоминал командиру, насколько им хватит времени маневрировать ходами. Пока что не было иного выбора, как выключить плафоны освещения. И центральный тотчас потонул в густом полумраке, напоминавшем поздние сумерки в лесу. Лишь слабыми светлячками фонарей добрых гномов мерцали шкалы приборов, без которых на вахте никак не обойтись. В этих колдовских сумерках Непрядов едва различал мокрые спины и лоснящиеся от пота лица, с трудом угадывая своих ребят.

Не скоро фрегаты отвязались от лодки. Они гоняли её со знанием дела, с мастерством настоящих профессионалов, стараясь оттеснить на мелководье, где ей некуда стало бы деваться. А субмарина хитрила, как только могла. Поминутно меняла глубину и курс. То шла полным ходом, стараясь оставить преследователей за кормой, то вдруг сбавляла обороты винтов и даже зависала в немой бездне без движения, чтобы корабли очередной раз проскочили мимо.

В какой-то момент настал перелом, Крапивин начал нащупывать стереотипы очередных уловок и ходов своих преследователей. Те с каждым разом всё чаще оставались за кормой и всё дальше проскакивали, невольно давая преследуемым большую степень свободы.

– Товарищ командир, - взмолился механик, - батареи на последнем издохе, полными ходами никак

нельзя!

– Андрей Иванович, - командир скорее попросил, чем приказал, показывая растопыренные пальцы.
– Десять... всего десять минут.

– Как хотите... но я тогда ни за что не могу отвечать!

– Добро, под мою ответственность, - и глянул на Непрядова.
– Старпом, сделайте запись в ходовом журнале.

– Зачем же так, товарищ командир?
– с обидой, тихо выговорил Червоненко и врубил машинные телеграфы на полный.

Крапивин ничего не ответил, впиваясь глазами в планшет. Он что-то вымерял и высчитывал, то и дело поглядывая на часы.

Непрядов, наконец, уразумел, зачем так позарез необходимы эти десять минут. Нащупав слой скачка, лодка с ходу пробила его и снова оказалась для преследователей недосягаемой. Поняв это, фрегаты занервничали. Они кидались то в одном направлении, то в другом, лишь попусту сжигая топливо. Выходило, что контакт с целью у них потерян, в то время как цель отчётливо их слышала, по-прежнему представляя у себя на планшете все их ошалелые метания.

Теперь можно было лишь предполагать, что предпримут взбешённые неудачей командиры фрегатов. Озлясь, возможно бросят для очистки совести несколько глубинных бомб. Впрочем, этому не хотелось верить. Скорее всего, надводные корабли задались целью погонять лодку до полной разрядки аккумуляторных батарей, чтобы таким способом попытаться заставить её всплыть.

Только ни сам Крапивин и никто другой из его команды даже в мыслях не держали самой возможности такого исхода.

Поединок всё-таки близился к завершению. Скоро ночь, а там... ищи сколько хочешь осетра в пруду, в котором тот никогда не водился.

Лодка зависла, стараясь ничем себя не выдать. Она словно растворилась в немой бездне, став не более чем её неодушевлённой частицей. Говорить и двигаться было строжайше запрещено, зато размышлять - сколько угодно. Только какие мысли пойдут на ум, когда мозг скован давлением глубины, когда каждый нерв натянут до последнего предела.

Непрядов сидел на паёлах, прижавшись взмокшей сорочкой к переборке. Прикрыв пилоткой глаза, пробовал дремать, но ничего не получалось.

– Подал бы кто шампанского, - мечтательно прошипел Чижевский, - прямо со льда.

Егор ничего не ответил, он и глотку простой воды был бы рад. Бездействие угнетало, мучило как непреходящая зубная боль. Казалось немыслимым, что где-то ещё может существовать земля, хотя бы клочок суши. Да и есть ли вообще где-либо там, наверху, небо и обыкновенный воздух, остатками которого здесь всё ещё можно дышать? Вода и только вода... Она будто просачивалась через поры в плоть и кровь.

Непрядов тряхнул головой. Почувствовал, как отрезвляюще и непослушно застучало сердце. Подумалось, есть всё же земля - его родное Укромово селище...